Мария Ермакова - Зеркала

Инвари закрыл слезящиеся от напряжения глаза.

Когда он вновь взглянул на картину, Арлон был еще жив, а клыки вепря окрашены только конской кровью.

В углу картины он разглядел нанесенное красивой вязью имя мастера — Витольд.

Словно во сне Инвари привел комнату в первоначальный вид и вышел во тьму коридора. Ему послышались глухие удары, которые он принял за шум собственного, все еще бешено бьющегося сердца. Но — нет! Пол под ногами покачнулся, а удары усилились, и шли они из-за запертой серебряной двери. В темноте Инвари почудилось, что львиные глаза на миг приоткрылись и оглядели его. Невольно он поежился и отступил прочь. Снова наступила тишина. Неестественная и напряженная она была так неприятна, что он ускорил шаг, стремясь уйти из жутких покоев. Как вдруг ясно почувствовал ненавидящий взгляд, направленный ему в спину. Он резко обернулся — львиные глаза, широко распахнутые и светящиеся в темноте, живо уставились на него. Он попятился от их злобы, и в этот момент из-за двери донесся далекий вой. Жуткий, не человеческий и не животный звук, от которого башня задрожала, словно от ужаса, а канделябры закачались, грозя упасть и раздавить его своей золотой массой. Инвари бросился прочь. Он знал, что упустил что-то важное в этих покоях, но ужас приближающегося воя был так силен, что заставил его выскочить из черного коридора, а потом, под покровом ночной темноты, и из замка по потайному выходу, увиденному им на плане в лаборатории Адаманта. Пользуясь им сейчас впервые, он не думал об опасности — опасности большей, чем в западной башне за серебряной дверью быть не могло. Никем незамеченный он углубился в сеть переулков и улочек, и только вдалеке от дворца остановил свой бег и прижался лбом к холодной стене какого-то дома. Теперь ему было понятно, почему Адамант не счел нужным охранять подступы к башне. Будь Инвари обыкновенным человеком, он от ужаса и близко не смог бы подойти к черным дверям из лакированного дерева, не то, что пробраться внутрь!

Но, Боги мои, что ЭТО было? Что звало так тоскливо, ибо алкало крови и не могло ею насытиться? Что?!

***

Часы на башне Ратуши, заворчав, пробили полночь, когда Инвари, немного придя в себя, отправился к окраинам города. Травяной сбор, составленный им для матери Ангели, лежал в нагрудном кармане его камзола.

В отсутствии слежки он мог теперь не сомневаться, ибо нашел выход из замка, о котором вряд ли было известно простым шпионам. А, если даже и было, то никто не ожидал его появления там и, следовательно, не позаботился о часовом.

Он прошел уже половину пути, как из темноты выступил вдруг низенький толстый человечек и загородил ему дорогу, непрерывно кланяясь. Лицо его выражало чрезвычайное подобострастие. Но Инвари замерил, что рука того скрыта под грубым плащом, и сам положил ладонь на рукоять кинжала.

— Господин простит меня за то, что я пытаюсь лишь услужить ему? — заговорил толстяк, продолжая кланяться.

— Что тебе нужно? — донесся до него глухой голос из-под низко надвинутого капюшона.

— Если господину скучно, я продам ему удовольствие.

Инвари обошел его, и молча двинулся дальше. Толстяк засеменил рядом.

— Ночь холодна, — загнусавил он, — а нежные ручки согреют лучше, чем одиночество. Кого предпочитает господин: черненьких или рыжеволосых? А, может, толстушек?

Инвари остановился. Внезапная мысль мелькнула у него. К тому же до назначенной им встречи оставалось еще много времени. Он взглянул из-под капюшона прямо в глаза своднику, да так, что тот попятился, но сбежать не успел — рука Инвари уже крепко захватила его запястье.

— Блондинку! — сказал он. — Я хочу девушку со светлыми волосами.

Толстяк сделал попытку вырваться, но его рука словно попала в тиски.

— Не вздумай позвать на помощь своих мордоворотов! — предупредил Инвари, приставляя острие кинжала к его толстому боку. — Ты сам навязался, выполняй теперь свою работу.

— Но… Зачем блондинка, господин? — забормотал толстяк. — Рыжие такие страстные, а брюнетки…

— Ценятся дешевле, — насмешливо закончил Инвари. — Я, кажется, ясно сказал, чего хочу. Деньги не проблема.

Он призывно звякнул кошельком.

— Два золотых…, - подумав, пробормотал толстяк, и облизнул пересохшие губы, — сейчас и после.

Инвари задумался. Это были очень большие деньги. Его основная казна была запрятана в сундуке, который сгинул в лесу вместе с конем и другой поклажей. В кошеле, привязанном к поясу, и потому сохранившемуся, после приобретенных на Ильританском рынке покупок осталась полумера серебра и три нетронутых золотых. За один можно было выторговать невзрачную лошаденку. За два Инвари надеялся приобрести крепкого и упрямого обученного ильрийского конька. Они не отличались изяществом и статью, но в бою были свирепы, хозяину — преданны, и не боялись холодов. Впрочем, Адамант обещал ему коня. Он еще колебался, но желание выяснить, что происходит на самом деле, оказалось сильнее. В конце концов, у него самого светлые волосы.

Не без сожаления он порылся в кошельке и протянул толстяку один золотой.

— Золотой сейчас и другой после, — сказал он очень неприятным тоном. — И без глупостей, приятель, я могу постоять за себя.

— Я уже понял, — закряхтел толстяк, потирая освободившейся рукой бок, и не думая торговаться. — Следуй за мной.

И он свернул в темную боковую улочку.

В тени домов зашевелились тени. Покосившись на Инвари, многозначительно поигрывающего кинжалом, толстяк трижды свистнул, и тени затаились вновь, ожидая добычу, от которой не следовало ждать неприятностей.

Идти было недалеко, но большую часть пути они петляли по узким улочкам. Видимо, проводник пытался сбить Инвари с толку, а может, хотел продемонстрировать скрытые темнотой группы людей, ожидающих добычу и готовых броситься на помощь своему человеку по первому его знаку. Так или иначе, но Инвари никак не желал проявлять признаки нервозности, и, в конце концов, толстяку, назвавшемуся Гартом, надоело испытывать своего спутника — он отвел его прямо к трехэтажному каменному дому, мимо которого они уже проходили.

— Почему ты взял с меня золотом? — перед тем, как войти спросил Инвари.

Гарт косо глянул на него.

— Светловолосые редки в Ильри. Наши девушки темненькие, реже рыжие.

— И все же два золотых за одну светловолосую девицу — это слишком. В чем тут дело?

Толстяк резко остановился, напряженно оглядываясь и пряча глаза. Даже не глядя на него, Инвари почувствовал, как он испуган.

— Не к добру этот разговор, господин! — задыхаясь, пробормотал он, и дернул Инвари за рукав. — Пошли, чего встали-то?