Виктор Демуров - Зарницы грозы

Волх разъярился, только делать нечего. Ведь действительно предадут. Да и голод его пугал, силы терять не хотелось. Можно было, конечно, прямо сейчас в Тридевятое возвращаться, только на кого там опереться? Финист — Ясный Сокол хорош, но он один. Прочие не Бог весть что, ненадежны, еще и строптивыми могут оказаться. Еще и отец может заявиться, не пощадить.

Затаился Волх. Пришлось думать, а этого демоны не любят. По всему выходило: если хочешь пободаться с Заморьем, нужна помощь Прави. Только как ее добиться? Старый Волх Всеславу лютый враг был. Да и приползать к отцу, упрашивать его гордыня не позволяла. Сам должен милость явить, сам понять, что без детища своего Тридевятое не удержит!

И тогда пришла демону в голову мысль: чтобы Тридевятое царство отбить, нужно его сначала уничтожить. Не саму страну, конечно, а престол. В хаос русичей ввергнуть, выпустить свою вечную противницу Грозу. Ей-то все равно, кого пожирать, людей ли, Правь ли, Навь. Вон и почва для того уже готова — Кощей Бессмертный хочет царя Гороха свергнуть. Только одно требуется: медленно, аккуратно, исподволь подталкивать своего верного Финиста, щупалец не протягивать, чтобы никто ничего не заподозрил. Должно получиться, выжидать Волх умеет. И на знамени Финиста рарог, а про этих птиц в стародавние времена сказ такой ходил, что они, ежели стары становятся или увечны, сами себя сжигают и из пепла возрождаются.

Баюн, когда проснулся, даже расссмеялся. Финисту рассказать — не поверит.

Пекельное царство, на берег которого он сошел, было бедным. Дома здесь строили из камня, самоходок не встречалось. В обилии росли бурые кусты и травы, что для нав означало уродство и дикость. Местные жители были самого разбойного вида. Почти все они держали во рту подожженные бумажки, от вонючего дыма которых кружилась голова. На Баюна смотрели с подозрением.

— Эй, куда путь держишь, мучачо? — крикнул ему вслед какой-то толстый нава. Рысь не обернулся. Проехала мимо запряженная ящерами повозка, на которой покоилась одна из хорошо знакомых Баюну бочек. Он мог бы поспешить следом за ней, но и так знал, куда идти.

Через какое-то время Баюн снова увидел эту повозку, уже распряженную и разгруженную. Бочку водрузили на хитроумные железные держала, круглую крышку в ее боку откинули, и оттуда выходила толстая серая змея гармошкой. А на другом конце змеи присосалось, алчно вздрагивая, здоровенное щупальце. Тянулось оно за самый горизонт. Навы стояли вокруг, сложив лапы, и молча ждали, пока хозяин щупальца окончит трапезу. На мордах их читались усталость, скука, а у кое-кого и презрение.

— Ты чего здесь забыл, cabron? — окликнул Баюна один из них. — Ого! Да ты же заморский!

— Я не заморский, — ответил рысь, — я русич. Мне нужно...

— Зуго, правда, такие животные водятся в Заморье? — спросил нава у соседа, не слушая Баюна. Тот кивнул.

— Водятся-водятся. Правда, они там обычно другого цвета. Ни цветка себе русич, на иберийском шпарит, как на родном!

— Шпион! — зашумели навы. — Доигрался Волх, и нам тоже теперь крышка!

Они схватились за оружие — длинные широкие ножи. Баюн зарычал и напряг лапы.

— Говорил я, — пробормотал навий предводитель, — еще когда было надо выдать Разящему этого нахлебника, пока он был маленький. Сейчас разжирел, оборзел, нас самих может схавать.

— Вы его не тронете! Он орудие Светлого Князя! Наша единственная надежда! — Баюн выпустил когти, его короткий хвост подергивался.

— Похоже, действительно русич, — удивился кто-то из нав.

— Да какая разница, — отмахнулся предводитель, — чей шпион. Мы без тебя, фелино, по уши в... проблемах.

Баюн увидел, что присоска со чмоканьем отлипает от серой змеи. Часть нав тут же, побросав ножи, кинулась подбирать капли корма. Улучив мгновение, Баюн вскочил верхом на отползавшее щупальце и впился когтями в пластины брони.

Словно стрела, он пронесся над городом и ворвался в широкий каменный колодец. Вниз щупальце летело отвесно — Баюну пришлось из всех сил хвататься за толстую шкуру. Наконец оно втянулось в гигантский подземный зал, изогнулось, встряхнулось и отшвырнуло Баюна, как налипший мусор. Подняв голову, рысь встретился взглядом со мглистой горой, которую так долго искал.

Даже Скимен в истинном облике был довольно страшен — а ведь он обратился ко Свету. От Волха же немел язык и отнимались поджилки. Тьма клубилась в нем, но не Виева тьма, а его собственная: жестокая, гордая, самонадеянная. Не представлялось возможным разжалобить эту тушу или воззвать к совести и чести, которых у нее не было. Баюн молчал, не зная, как заговорить. И Волх тоже молчал, только изучал гостя.

Наконец вытянутая пасть распахнулась. Рысь с трудом заставил себя не смотреть на ряды острейших зубов. Он уже видел, пусть даже очень смутно, как эти зубы разрывают вражескую плоть.

— Всеслав прислал вместо себя кошку, — изрек демон. — Забавно, забавно.

— Светлый К-князь не знал, г-где вы, — пролепетал Баюн.

— Ха! Захотел бы — узнал бы! Я его сын, а не иголка в стоге сена!

Подземелье вздрогнуло. Пол под лапами Баюна задрожал. Демон собрался, напружинился, выгнул длинную шею. Рычащий звук, будто гром, вырвался из его горла. Из колодцев, через которые Волх кормился, показались щупальца, толстые и как будто полосатые. Навы-предатели выполнили свою угрозу. Заморский демон шел уничтожать врага.

Странное дело — страха не было. Будто весь страх из Баюна вышел, иссяк за эти дни. Рысь смотрел, как змеятся щупальца, выбирают, куда ударить. Волх напряженно поводил головой. Больше он не казался бесформенным и грузным — то была литая, сокрушительная сила, рожденная для битвы. Однако ему противостоял враг в разу сильнее, в разы больше. Одно щупальце Разящего было как три у Волха.

Страха Баюн не чувствовал — а вот боль, усталость и отчаяние навалились на него разом. Конечно, думал рысь, глупо даже и надеяться, что мы отобьемся. Заморский демон пожирал кого хотел и когда хотел. Во всем мире не было противника, равного Заморью. А его, Баюна, жизнь оборвется в душном подземелье, и душа падет в чистилища — если ею не полакомится Разящий...

Баюн припал к полу и зарычал. Крохотный, почти незаметный для двух исполинов, он стоял между Волхом и его погибелью, скаля бесполезные зубы и выпустив бессмысленные когти. Да, он жалел даже такое чудище, как Волх — сердце у Баюна было доброе — но сейчас рысь защищал не его. Перед глазами Баюна снова и снова вставало обреченное Тридевятое. Бьющееся в корчах, разграбленное Лукоморье... Погибшие друзья... Черномор-калека... Пиршество чужеземцев, торжество предателей, запуганный и покорный, точно овцы на заклании, народ, вражьи знамена, власть разбойников — в его, Баюна, стране! И бабушка Яга, и Иван-Царевич, и даже лукавый Финист — все они будут, живя лишь надеждой, до последнего биться с Кощеевыми слугами, а потом явится сам Кощей, ведя помощников из-за моря, чтобы погасить эту надежду навсегда. И только летописи будут помнить, что была такая земля — Тридевятое царство.