Лада Лузина - Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2

— А почему ж это в русского? — насупилась Чуб. — Пусть она влюбится в нашего — украинца. В настоящего украинского казака.

— А где она найдет казака? — и впрямь ошалел от смелости дам режиссер.

— Во время приезда царя в Киев они познакомятся, — объяснила Даша. — Конечно, их любовь будет якобы обречена. Но тут, тыц пыздыц, царь отрекается от престола. Царскую семью арестовывают. Но казак спасает свою любимую… А я ему помогаю! Я увожу царя на самолете. И царь дает согласие. Ведь он уже, по сути, не царь…

— По-моему, это уже перебор, — Катя флегматично взяла со стола Мити механический пылесдуватель «IDEAL — STAUBREINIGER» и, нажав на рычаг, сдула со своего плеча еле заметную пылинку.

— Вовсе нет, это то, что нам нужно! — возбудилась Акнир. — Только не надо называть имя царя. Такой себе среднеарифметический царь… Но нужно найти актрису, похожую на одну из великих княжон… неважно какую. Ольгу, Татьяну…

— Есть у меня на примете одна милая барышня, — ноздри режиссера затрепетали, пальцы затанцевали, глаза закатились — видимо, где-то в районе поднебесья он уже видел быстро сменяющиеся кадры нового фильма. — Имеет некоторое сходство с великой княжной Анастасией. Ах, как смело, как смело…

— А потом, — пообещала ему Даша Чуб, — мы снимем фильм уже полностью обо мне… У нее там, у Коллонтай, агит-фильмами вся афишная тумба была завешана. У нас их должно быть не меньше!

— Катерина Михайловна, если вы позволите?.. — просиял режиссер.

— Позвольте мне вначале, — сбила всеобщий восторг Дображанская, — посоветоваться с Дмитрием Григорьевичем. — Пока же, господин Крендин, прошу вас, оканчивайте съемки «Гробовой любви». По новому сценарию, который так щедро предоставила вам наша дорогая Изида…

— Что вам нужно от меня, помимо денег и моей киностудии? — лаконично поинтересовалась Катерина Михайловна, когда, спустившись с ажурной металлической лестницы, режиссер воссоединился со своими актерами и издал первый вдохновенный возглас.

— Прежде всего понять, на чьей вы стороне, — в тон ей сказала Акнир.

— На Машиной.

— Черт! Зачем же мы тут распинались?!! — несдержанно выхлопнула Чуб. — Чего мы перед твоим гением польку-бабочку вытанцовывали! Знаешь, Кать, ты такая странная стала. Только и слышишь от тебя — «Мой Митя, мой Митя». Была пантерой, а стала котярой довольной. Обуржуазилась вся. Обабилась. Размякла. Разнюнила тебя Машка…

— Нет, нет, — возразила Акнир, прежде чем г-жа Дображанская успела дать пилотессе достойный ответ, способный разорвать их и без того хлипкий союз. — Разве, зеленея от сырости, бронза перестает быть бронзой? Нет… Меняются лишь обстоятельства. Иногда обстоятельства, которые могли бы нас изменить, не наступают никогда. И трус никогда не поступит, как трус. Казненный на Лысой горе не сможет стать гениальным дельцом. А какой-нибудь Энштейн или Эзентштейн, рожденный в глухом селе, будет всю жизнь вскапывать землю, не подозревая о том, что мог получить Нобелевскую премию.

— К чему это все? — буркнула Чуб.

— Наша Катя Михайловна всегда была склонна защищать свое до последнего. Просто до появления Маши и Мити это качество никогда не проявлялось в таком ракурсе, как любовь. Но от этого она не перестала быть победительницей. Разве не так?

— Так, — скупо признала Катя. — Ты, Дарья, превратно поняла меня. Маше нет дела до того, что она погибнет. Но для меня это имеет первостепенное значение. Чтоб предотвратить ее смерть, я готова сделать все, что угодно. Сто миллионов, триста, миллиард. Я не поскуплюсь. Если нужно, я отдам все, все, что имею. Но у меня есть условие, — значимо сказала она.

— Слушаю вас, Екатерина Михайловна, — слегка поклонилась Акнир.

— Я хочу получить с твоей стороны неопровержимое свидетельство истинности этой угрозы, — произнесла Катерина, выговаривая каждое слово как окончательный приговор. — Я хочу знать, как, почему и когда она погибнет. И наконец, хочу получить ответ на вопрос… Кто такой Михаил Булгаков?

— Тогда мне придется начать издалека.

Юная ведьма опустилась в кресло, меняя темп разговора и демонстрируя, что ее рассказ будет долгим.

Глава двадцать вторая,

в которой мы узнаем главный человеческий порок

— Известно ли вам, Екатерина Михайловна, почему сейчас Киев пуст, и его некому защищать? — спросила Акнир.

— Потому что Киевица бросила Город.

— Но почему она это сделала?

— Паскудой была, — утвердительно предположила Чуб, устраиваясь на аскетичном клеенчатом диване.

— Да. Но не большей, чем ваша Маша, — сказала ведьма. — Помните ли вы о такой вещи, как Лира?

Катя кивнула. Отвечать ей не пришлось — Даша снова сделала это за нее.

— Конечно, помнит, — уверила та, явна желавшая по-быстрому напомнить ей обо всем. — Из-за амазонской лиры все бабы и посходили с ума. Лира — паскудная вещь. Что-то вроде обстоятельств — вообще неизвестно, что она из тебя вытащит. То ли труса, то ли героя, то ли гения, то ли садиста. Вот, может, ты, Кать, возьмешь ее в руки и тоже мужиков резать пойдешь…

— Но люди, слепые, редко брали Лиру в руки, — сказала Акнир. — Столетия она принадлежала ведающим. Пока в 1894 году моя двоюродная прабабка Киевица Персефона не передала семиструнную Лиру вам… Сейчас Персефону вспоминают как ту, что бросила Город. Но в свое время, как и Маше, ей сулили величие. Увы, обстоятельства обратили ее величие в прах. Именно Персефона вывела Формулу Бога, с помощью которой можно высчитать будущее, и высчитала — для того, чтобы пророчество Марины сбылось и в Город третий раз пришли Трое, нужно отдать талисман слепым. Лира изменила всех слепых женщин. Изменила государственный строй. Изменила мир. И вы, Трое, рожденные в конце ХХ века, родились свободными… и смогли стать Киевицами.

— А революция, Катя, это просто побочный эффект, — вздохнула Чуб.

— Революция — плата за вас и Новый матриархат. Вы знаете сами, если отменить революцию, Трех не будет — вы не родитесь.

— А Лиру, оставленную Персефоной в Царском саду, нашла Анна Ахматова, — решила пришпорить повествование Катя.

— И круто прославилась, — добавила Даша. — То есть теперь уже я вместо нее. Мои стихи разбудили женщин. И если б только стихи. Ахматова хоть голой не танцевала. Хоть за аборты не ратовала. Но Лира все равно осталась у Ахматовой, — впервые задумалась Чуб. — Интересно, что с ней было дальше?

— Могу удовлетворить твое любопытство, — прохладно сказала Катя, — благодаря тебе она оказалась в сумасшедшем доме. Вот только, — Дображанская перевела пристальный взгляд на Акнир, — Лиры у Ахматовой нет. Хоть судя по обширным дежавю, она несомненно была у нее в прошлой редакции.