Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

  - Я слышал о битве в Кровавых болотах, - произнес он. - Сколько тебе тогда было?

  - Мне было четырнадцать, господин.

  - А сейчас, получается, тридцать?

  - Двадцать девять, господин... Или около того.

  Час от часу не легче. Так двадцать восемь, двадцать девять или тридцать? Да и как иначе? День рождения - изобретение эпохи Точного Времени, средневековым людям оно даром не нужно. Еще наши прадеды и прапрадеды не воспринимали этот день как праздник. В отличие от Дня Победы, которая, как известно, одна на всех, и за ценой не постоим.

  Ладно, допустим, двадцать девять. И с битвы при Кровавых болотах прошло пятнадцать лет. Тогда на дворе 347-й год от Воцарения Харвана. Скорее всего, поздняя осень или ранняя зима - тут, в Алкрифе, без разницы. Значит, до восстания осталось немного, но достаточно, чтобы предупредить короля, а он, если поверит, успеет принять меры. Тогда восстание можно будет подавить в зародыше, не дав ему стать истребительной гражданской войной. Так будет лучше и для сколенцев - они избегнут кровавых карательных операций, в которых, если верны прикидочные расчеты, поляжет четверть населения Верхнего Сколена. Это все равно что предупредить Керенского о Ленине, или Сталина - о 22 июня, или Андропова - о Горби и Ельцине. Морресту выпал шанс по-новому перекроить историю - шанс, выпадающий только в романах об альтернативной истории. Ну, а куда попал он сам? И раз уж сюда попал, надо как-то устраиваться, отрабатывать деньги венценосного работодателя.

  - Хорошо, Олтана. Тогда ложись-ка ты спать.

  - Господин хочет поразвлечься?

  - Я сказал ложиться спать! - чуть не вспылил Моррест. - Мне нужно поработать.

  Девушка не заставила себя упрашивать - улеглась на полу, у самой кровати, чтобы в любой момент вскочить, исполняя приказы. По опыту она знала, что каждое упущенное мгновение может обернуться новыми рубцами на спине - эту премудрость в нее вколотили слишком хорошо.

  - Ложись на кровать, - приказал он. - Тут хватит места и двоим... тьфу ты, не в этом смысле. Чтобы я больше - на полу - не видел!

  Олтана удивленно уставилась на него - но перечить не рискнула. Вытянулась, стараясь не тревожить истерзанную спину - и вскоре только посапывала, свернувшись клубком, как котенок.

  Добавив масла в лампу, Моррест закрыл ставни и погрузился в чтение. Читать было тяжело, от непривычно тусклого света и необычного шрифта рябило в глазах. "Сейчас бы фонарик, - с тоской подумал Моррест. - И сигареты..." Похоже, ни того в его жизни больше не будет. Тогда захотелось стать магом, чтобы поярче осветить комнату. Сквозь щели в ставнях дуло, а разжигать камин не стоило: кто знает, не решит ли девчонка окончательно, что имеет дело с психом? Тем более, что здешняя зима ничем не напоминала московскую - градусов семь-восемь (а в защищенных от северных ветров долинах - и все десять-двенадцать), неизменные низкие тучи и столь же неизменный дождь... или туман. Неудивительно, что даже неуклюжие местные галеры могли ходить по морю круглый год.

  Постепенно глаза учились распознавать вязь, тем более, что он попробовал читать оставшиеся от Морреста-первого книги на корабле. Пергаментные листы переворачивались с тихим шуршанием, на миниатюрах сходились в битвах боги и герои, горели корабли и города, порой сцены войны перемежались картинами любви, выписанными на удивление пресно и шаблонно - будто тут действовали какие-то запреты, довлевшие над реализмом художников. Что-то казалось интересным, но не более. Что-то вызывало смех, а что-то гнев - но только одна история "зацепила" по-настоящему.

  "И еще рассказывают древнюю историю, самую древнюю из тех, что записаны в "Семи Сказаниях", которую иначе называют "Первое сказание о Баргальде" - ибо оно было первым и главным, а остальные появились потом и были менее интересны. Произошла же эта история в пору молодости Старого Сколена - возможно, даже, до рождения Харвана Основателя".

  Начало было простым и предсказуемым: из нынешнего лихолетья эпоха Старого Сколена казалась золотым веком, и все, что с ней связано, было окрашено в розовые тона. "Я расскажу о том времени, когда границы Империи были несокрушимы, а ее легионы - непобедимы, когда солнце было ярче, а земля плодороднее..." Но однажды - опять же, как водится - случилась беда: с севера, из земель "людей в шкурах", пришел некий Хим. Этот Хим был злым колдуном, вдобавок поклонялся единому богу, в противовес здешнему многобожию. Вот только Бог его не был ни всеведущ, ни тем более всеблаг. Что же до всемогущества... Да, оно было, но зиждилось на слабости и пороках людей. На их трусости, алчности, стремлении въехать в рай на чужом горбу. Пришел он к императору со странным именем Хваррон, и начал проповедовать: поклоняйся, мол, единому Богу, а идолы сожги и жрецов их перебей, богатства же храмовые можешь взять себе.

  Иных такая религия и правда прельстила. Хорошо, когда есть оправдание алчности и предательству, правда? Произвели впечатление проповеди и на сына императора, Валлена. Император оказался тверже. Он хоть и не решился убить Хима, но отказал тому в главном. "Ну что же, - сказал Хим. - На следующий год я вернусь, и тогда ты пожалеешь о сказанном". Хим удалился из Сколена, и, как и обещал, следующей весной повел на Сколен большое войско "людей в шкурах". Дальше - больше: война, разгром Империи, гибель императора, тьма и холод, поглотившие мир... И так бы все умерли от голода и холода во мраке вечной ночи, если бы не нашелся некий сын кузнеца Баргальд, сумевший одолеть "людей в шкурах" и предателей - и уничтожить Ирлифа. Точнее, конечно, не уничтожить, а развоплотить, как Фродо - Саурона, с помощью меча Справедливого Стиглона...

  Обычная, не слишком оригинальная новелла в стиле фэнтэзи. Необычной была только концовка, заставлявшая о многом задуматься и на многое взглянуть по-другому. В легенде был такой персонаж - один из королевских сыновей, Брайан. Был он на редкость осторожным типом, и больше всех боялся решительных действий - и людей, способных на таковые. Он был верховным жрецом Эдара - видимо, очень древнего, но сейчас почти не почитаемого верховного божества. Его не осмелился тронуть даже Ирлиф. Когда начиналось восстание, Баргальд предложил ему возглавить войско, а потом принять трон. Брайан наотрез отказался - видно, опасался ответственности. Но когда Ирлиф был побежден, а мгла рассеялась, именно он, как сын Хваррона, стал править. Из осторожности он запретил упоминать имя Баргальда, а тех, кто все же это делал, строго наказывал. И вскоре "оказалось", что это он, Брайан, победил Ирлифа, которого выпустил из темницы подстрекатель и убийца по имени Баргальд. Именно эту версию занесли в хроники и летописи, и только постепенно, много веков спустя, правда победила.