Наталья Субботина - Клейменные одиночеством

Похоже было, что какого-то новика собирались высечь. Но зачем собралось столько зрителей? И отчего все так взволнованы? Пороть слуг в Гранзане давно запрещено, но к ученикам — воинское ли искусство они постигают или иное ремесло — это не относилось. Наставник заменяет своим подопечным отца — и вправе наградить непутевого воспитанника родительской оплеухой или разок пройтись нуварьими вожжами по непокорной спине или чуть пониже. Мне и самому когда-то перепадало за шалости…

Свист и резкий щелчок — и полный боли полустон-полурык.

Растолкав плечами людей, я рванулся к месту экзекуции. На голой спине черноволосого новика кровавой полосой багровел след от страшного удара. Казалось, плоть рассечена до кости. Или не казалось. Здоровенный детина в исподней рубахе заносил руку с кнутом, чтобы вновь обрушить на беспомощное тело. Это уже не наказание — истязание! Так можно и до смерти забить.

Вновь засвистел рассекаемый кнутом воздух. Зрители замерли. Привязанный к скамье человек напрягся…

— Прекратить! Немедленно!!!

Щелчка не последовало.

— Все в порядке, господин Север, — протянул Аскел со светской улыбочкой. — Этот невежа должен заплатить за нанесенное вам в моем замке оскорбление.

— Какое оскорбление? — оторопел я. Внимательнее присмотрелся к раненому… да это же тот самый привратник, что плащ и хлеб мне в окошко совал! — Разве не вы приказали никого не впускать до утра?

— Сам протрепался, дурень, — досадливо сплюнул Снериг. И прошипел с ожесточением: — Ну, только вычислю гниду, которая донесла… — и ясно стало: «гниде» не поздоровится.

Я полностью разделял чувства старого капитана. А еще был очень зол на зарвавшегося хозяина замка. Просто кипел от бешенства. Что, боги его прокляни, он себе позволяет!

— Ваша доброта не знает границ, господин Север. Но позвольте мне самому судить своих людей, — заносчиво произнес Аскел.

— Не позволю!

Как сказала та служанка? «Сам король ему «вы» говорит»? Так и есть. Это спесивые аристократы обращаются друг к другу подобным образом просто из вежливости, памятуя о старых временах. На самом деле они давно могут говорить лишь от своего имени. Зато я — от имени всего Севера!

— Не позволю! — повторил, глядя в глаза чванливому владетелю. — Здесь нет твоих людей. И вершить суд ты не вправе.

— Что вы… Да как вы… — он так и не договорил ни одной фразы.

Потому как я мог позволять себе что угодно. И что угодно посметь. Какой бы титул ни носил этот напомаженный хлыщ, истинный владетель здесь — я.

Так и не решившись высказаться, представитель древнего рода, потомок полновластных хозяев этих земель, знаменитых полководцев и героев, развернулся на каблуках, хлестнув стоящих рядом прихвостней плащом, и с гордым видом удалился. Вздохнувшие с облегчением слуги стали расходиться. Двое стражников принялись отвязывать сомлевшего Кемена от скамьи. Кто-то вызвался сходить за лекарем.

— Принесите, кто-нибудь, мои вещи, — сказал я устало и зашагал прочь.

Больше мне нечего было делать в Зиал-Линарре. И вряд ли когда-нибудь доведется сюда вернуться. Настроение не имело ничего общего с торжеством.

Разочарование. Больше ничего.

Выходя за ворота в дареной одежде, чувствовал себя донельзя глупо. Но бежать в гостевые покои переодеваться в крестьянское было бы, наверно, еще глупее.

Самое печальное, что я ничего не изменил. И изменить не мог.

Правильно ли поступил, когда вмешался? Не сделал ли хуже Кемену, за которого вступился? Такие, как Аскел, унижения не прощают… «Надо будет отправить Снеригу рекомендации для парня, — решил я. — Может, получится пристроить в королевскую стражу или на флот…» Но на душе все равно было гадко.

— Господин Север! — меня нагнал капитан на рослом нуваре с украшенным резьбой лобовым щитом.

Он спешился и протянул мне поводья.

— Возьмите. В такое время года путешествовать пешком неудобно.

— Мне ничего не надо, — я потянулся за своими сумками, навьюченными на животное.

— Это не Аскела нувар — я для себя покупал. Вашего заберу себе, а этот пусть вам сколько-то послужит. Возьмите! Прошу.

Я со вздохом кивнул. Отказаться — значило оскорбить Снерига. Да и верхом действительно передвигаться удобнее и быстрее. Мы шли рука об руку, думая каждый о своем.

— Скажите, капитан, — нарушил я молчание. — А Креяр тоже так… наказывал людей?

— На моей памяти два раза было. Один раз нуварника — тот вроде как девку попортил. Отец ее уже за мельника сговорил, а как застал с задранным подолом на сеновале — крик поднял, насильничают, мол. Все знали, что она сама с тем шустряком миловалась, да в суде ж разбираться не станут — оскопят парня и вся недолга. Вот владетель и велел мальчишку так проучить, чтоб впредь до Ночи Невесты не дурил. Ну и чтоб папашу заткнуть. А другой раз вора пороли…

— Ясно.

Вора Креяр, конечно, тоже пожалел. По закону за кражу отрубают руку или отправляют на рудники, что почти равносильно смертной казни. Отчего-то я испытал облегчение.

Седой капитан проводил меня до окраины деревни. Пора было расставаться.

— Как зовут этого красавца? — я похлопал нувара по лоснящемуся боку.

— Пока никак, я его только позавчера взял. Назовите, как нравится.

— Ну… он меня еще ни разу не подвел.

Снериг усмехнулся и поклонился на прощание несколько ниже, чем требовала вежливость.

Что может быть важнее

Лето шумело листвой, заливалось птичьими трелями, порхало яркими бабочками, пахло травами и древесной смолой. Шелестели березовые рощицы, пестрели цветами луга. По дороге танцевали кружевные тени растущих по обе стороны лип и герзатов. Ароматный ветер гнал волны по разнотравью, обдувал лицо и развевал волосы. Я торопливо шагал ему навстречу, время от времени срываясь на бег, не замечая боли в стертых новыми сапогами ногах, не чувствуя веса тяжелых сумок.

Еще немного, совсем чуть-чуть — и увижу ее!

Моя звездоокая, любимая. Единственная. Лирна. Каждый шаг приближал к ней. Сколько ночей я мечтал заключить жену в объятиях, снова вдохнуть пряный аромат ее волос, ощутить гладкость кожи, сладость поцелуев. Сколько лун думал о глазах, подобных ясному ночному небу, вспоминал о теплой улыбке… Видел в снах грудь, бедра, руки…

Боги, как же мне ее не хватало!

Радостное нетерпение гнало вперед, а предвкушение счастливой встречи кружило голову. Лирна. И наш малыш. Сегодня я увижу сына! Интересно, на кого он похож. Хорошо бы на мать. Впрочем, какая разница? Наш ребенок прекрасен — просто потому, что наш. Должно быть, уже научился ходить, разговаривать… Знает ли он слово «папа»?