Александр Зорич - Люби и властвуй

Самое лучшее отступать к стене, когда обе собаки присели для прыжка, предварительно изучив характер обороны Эгина. Одна из них обязательно погибнет. Но зато другая обязательно достанет Эгина, Меч которого будет все еще вонзен в тело первой.

Он всегда ненавидел собак. Иногда стеснялся этого. Особенно с Вербелиной. Но в тот момент, глядя на их пасти с желтыми зубами, на пасти людоедов, а отнюдь не вегетарианцев (от Вербелины Эгин слышал, что в отдельных состоятельных дворах этих тварей кормят человечиной кровожадные самодуры вроде того же Хорта оке Тамая, но он тогда не поверил), он поклялся, что никогда и ни за что не потреплет за ухом ни одну псину, будь она хоть с голубя величиной.

Под бодрое улюлюканье псаря собаки прыгнули в сторону резко отступившего на четыре шага по диагонали Эгина. «В этот раз не попадут, но в следующий!» ― Эгин не успел закончить свою мысль, ибо истошный крик Овель тут же свел на нет его планы.

– Сэм-ми-са! ― истошно завизжала она. ― Сэм-ми-са!

Эгин обернулся. С Овель было все в полном порядке. Она была жива, невредима и разъярена, словно тигрица. Конечно же, испугана. Но, по крайней мере, больше не плакала. Но самое любопытное ― это то, что она обращалась отнюдь не к Эгину. И не к своим преследователям. Она обращалась к псам. И псы, похоже, прекрасно слышали ее.

Они оба, словно бы получив обухом по голове, смиренно сидели теперь в пяти локтях от Эгина. Да, они были недовольны, что та неукротимая жажда крови, что блестела в их глазах, осталась невостребованной, а голод ― неудовлетворенным. Но они слушались ее. Слушались эту глупую девчонку!

Тут уже и псарь понял, что произошло. "Теперь ясно, как эта дрянь смылась из «Дикой Утки», ― бросил один преследователь другому.

– Командуй, давай-давай, ― второй вместо ответа ткнул его в бок локтем.

– Саа! Саа! ― закричал псарь. Для шепота расстояние было слишком велико.

Это словцо знал даже Эгин. Благодаря Вербелине. «В принципе, ― объясняла увядающему от скуки и отвращения возлюбленному Вербелина, ― каждый, кто держит собак, может тренировать их на свои собственные слова. Но да только обычно все пользуются известными, когда речь идет о простых вещах. Но, представь себе, есть любители играть со своими собаками в Свод Равновесия. Такие недоумки, милый, имеют специальные пароли для общения с собаками». «А ты?» ― вот что нехотя спросил тогда Эгин, просто чтобы как-то поддержать разговор. «А у меня есть только один шутейный пароль, ― Вербелина расцвела в улыбке. ― Когда я говорю „энно“, самые сообразительные из них делают обратное сальто через голову».

Тогда Эгин не придал этому разговору никакого значения, хотя и не забыл. Тем, кто страдает провалами в памяти, в Своде Равновесия не выжить. Он запомнил весь тот разговор до мельчайшей детали. И не пожалел об этом. Когда Овель заорала «сэм-ми-са» в очередной раз и собаки снова стали как вкопанные, Эгин понял две вещи.

Во-первых, что Овель каким-то образом был известен пароль, запрещающий обыкновенное «са» этим псам. Да и псов она, похоже, тоже знала, судя по тому, что по отношению к ней они не проявляли ни злобы, ни агрессивности. Самое большее ― служебный интерес. Во-вторых, что настала пора действовать, и действовать незамедлительно, потому что это довольно глупо заставлять Овель орать каждый раз, когда псарь посылает своих питомцев в атаку. Не дожидаясь очередного «са», Эгин в три прыжка достиг ближайшей твари и снес ей голову косым поперечным ударом. А затем, изо всех сил пнув вторую тварь, в тот момент слишком поглощенную дилеммой двоевластия, проделал ту же операцию и с ней.

«Даже четвероногих иногда подводит излишняя воспитанность», ― вот каким трюизмом сопроводил воспоминание об этом Эгин двумя днями позже.

«Что ж, судьба раздает мне авансы» ― вот что подумал Эгин, надвигаясь на двух оставшихся преследователей Овель, которая оказалась совсем не такой бесполезной в этой ночной драке, какими обыкновенно оказываются прекрасные спутницы чиновников Иноземного Дома.

Псы лежали обезглавленные на мелководье в канаве нечистот. Неподалеку от них намечался труп первого хама ― главаря преследователей. «Даже если рана не смертельная, после такой дозы дерьма его кишки едва ли заработают вновь», ― бесстрастно и безо всякого злорадства заключил Эгин. Овель с искаженным яростью лицом вжалась всем телом в серую спину дома. Все это значило, что конец кровавой пьесы, разыгравшейся на Внутреннем Кольце, весьма близок. Мечи преследователей блеснули в неярком свете молодой луны.

Чиновник, собирающийся на дружескую пирушку, не берет с собой оружия под левую руку. Не взял его и Эгин. А потому драться с двумя придурками одновременно, у каждого из которых, в отличие от него, было в левой руке по кинжалу, было очень несподручно.

Приходилось следить за огромным количеством вещей, за которыми гораздо легче следить днем. Несмотря на то, что каждый из его противников был не чета Эгину в фехтовальном искусстве, реализовать свое преимущество оказалось весьма не просто. В первую очередь потому, что Эгин дорожил своей жизнью, а вот эти двое, кажется, не слишком. «Они что, смертнички оба?» ― подумал Эгин, утирая пот со лба во время очередной краткой передышки. За минуту до этого псарь попытался подставиться под удар меча Эгина с тем, чтобы дать своему напарнику возможность нанести предательский удар. «Или нет, скорее другое. Кто-то сказал им, чтобы без девки не возвращались. Вот они и стараются, фанатики», ― с презрением подумал Эгин, как-то позабывший о Правиле Двух Игроков, известном всякому офицеру Свода Равновесия и сводившемся приблизительно к тому же самому. Один пес прыгает и устраняет опасность своим телом, а другой завершает его дело.

Эгин принял выжидательную тактику и именно поэтому поединок затягивался. Оба его противника тяжело дышали. Каждый из них втихаря гадал о двух вещах ― кто умрет первым и кто первым даст деру. Оба эти исхода, впрочем, не исключали один другой.

Эгин ждал того, что в фехтовальном классе учителя Занно называли «гороховый верняк». Так молодые питомцы Свода Равновесия называли непростительный промах противника, который приводит к тому, что его становится так же легко поднять на пику, как мешок, набитый горохом, что использовался во время тренировок. И он, разумеется, дождался.

Ослабевший от непривычно долгого поединка псарь занес руку с мечом слишком далеко. Замах вышел нелепым, корявым и гибельным. Эгин не замедлил воспользоваться этим промахом ― минуту спустя псарь глотнул отбросов, судорожно пытаясь удержать жизнь, стремительно покидавшую его сквозь порванный шейный сосуд.