Татьяна Мудрая - Меч и его Король

Ниал на цыпочках идет к себе на пост, уволакивая кошачьего кастрата. Отчего-то теперь уже оба выглядят так, будто налопались жирных сливок.

Через некоторое время юная женщина говорит, надкусывая золотистый плод:

— Что это было? Как если ты одна и по нечаянности, но куда сильнее.

— Наверняка то самое скондийское наслаждение оргией. По сравнению с которым жительницы Вестфольда и Рутена испытывают лишь умеренное удовольствие.

— Интересно. Удовольствие и наслаждение. А что тогда называется — допрос с применением пытки третьей степени? Меня едва пополам не разорвало с такой радости.

— Ничего, больше такого не случится. Ба Библис сказала — нынче самое твоё время для зачатия.

— Вот бы хорошо. Фрей, а ты его видел?

— Угу. Мельком. Такой, знаешь, будто маленький алый перчик. Я еще удивился, как Бася его не превратил в закусь.

— Но ты мужественно его защитил. Хочешь еще полюбоваться?

— Хватит. Ни ты больше не можешь, ни я.

И оба засыпают — под надёжной двойной охраной.

Когда мы трое вернулись из длительной поездки по монастырям, малышка Фрей уже с гордостью носила свою чутошную беременность. Как нередко бывает с рутенками, она как-то в единый миг сделалась расцветшим древом. Фрейр вышагивал рядом с видом бывалого служаки, который с честью исполнил свой долг — но какого юного служаки, почти новобранца!

— Я должен охранять мою нареченную, — сказал он мне. И потом, к моему удивлению, добавил чуть потише:

— Вот если бы такого долга не было, одна моя добрая воля — было бы еще почетнее, правда?

Закатывать торжество по поводу зачатия моего дальнего преемника было еще рано и не совсем уместно — как бы не сглазить, сказала мне Зигрид. Отчего-то она выглядела не слишком довольной. Ну да немудрено: только что лицезрела миллион упущенных по поводу брака сельскохозяйственных возможностей. Впрочем, дитя считалось таким же законным и желанным, как рожденное в браке. И чаемым прибытком к Хельмутову роду и рутенскому племени, о коем было договорено между обеими нашими землями. Венчать до родов, тем не менее, было уже нельзя. Не вельми годно, как говорится, прикрывать пузо красной фатой.

И, как оказалось, говорится не напрасно.

Присутствие Ниала не с той стороны дверей, хоть и мимолетное, было отмечено кем-то из тех, кто желал зла, и истолковано превратно. Если бы в нем увидели отблеск того, чем оно в сердцевине своей было, — вольной игры двух мальчиков, что сливаются так же беззаботно, как щенки дерут друг друга в голову, — это могли принять равнодушно или, напротив, стали бы проповедовать костер для обоих содомитов. Однако ни Фрейи, ни ее дитяти такие проповеди никак бы не затронули. А кому-то было необходимо именно последнее. Посему толпы узрели то, чего не только не было, но и в принципе быть не могло. Измену Фрейи своему законному любовнику, своему сговоренному супругу.

Это мнение распространилось, как огонь по траве, и грозило сжечь уже всех нас.

Мы думали на разные лады, что предпринять. Фрейр по нашему настоянию заявил, что расторгает помолвку, — это было не по-джентльменски, однако временно спасало положение и давало повод для маневра. Ниал спешно женился: одно утешение, что на давно приглянувшейся ему девице. Фрейю не выпускали из полуподвальных комнат с толстенными стенами — ее дело приходилось рассматривать в судебном порядке. Зигрид со слезой в голосе причитала:

— Вся беда в том, что наши дети не обучены любви — оттого, что ее, наверное, не было и в нас. Этот наш… детородный секс — он ведь не любовь. Только желание обладать, зародить дитя, захватить дитя… продолжение рода. Беседы о всяких чудных вещах. Любование прекрасным. Сложение в уме — вместо перехода на тот уровень, когда происходит возведение в степень. Рассудок вместо глубинного чувства, которое позволяет без слов и розмыслов судить о том, какое решение верно. Они оба приняли ложное.

— Не философствуй на пустом месте — и не перемалывай прошлого, — говорил я. — Надо думать, что предпринять теперь, когда по видимости можно откупиться лишь смертью.

— Я знаю, — сказала Эстрелья, что присутствовала на беседе. — Но это трудное и рискованное решение. И девочке придется сказать более чем всё.

— Она же такая хрупкая. И к тому же беременна, — сказал я.

— Она как тонко спряденный шелк — тянется, а не рвется. Как волосяная тетива скондийского лука. Как вода — она течет, послушно заполняя любую предложенную форму, оставаясь самою собой.

— Ей же всего четырнадцать.

— Для Вертдома — не так уж мало. Половина здешних жен уже становится в этом возрасте матерями. А ее вскормили вертским молоком из пятидесяти пар сосцов, как в сказке говорится. И она уже чувствует в себе ту цель, куда должна угодить стрела. О, с ней можно толковать без обиняков.

— О чем? — спросил я.

— Вчерне ты уже понял. А конкретно — это уж как выйдет.

Ибо тут замешался некий смутный проект, связанный с Рутенией.

Но об этом позже… И в отсутствие моей супруги, которая, по всей видимости, из-за своих многочисленных беременностей стала в этом смысле клуша клушей. Только и оказалась способна, что на давешнее гнилое философствование.

И что делать с заговором, который просматривается за всеми высокоумными разговорами? Еще в юности мои старшие дамы учили меня: лучше вызвать обострение и вскрыть нарыв, чем всю жизнь мучаться хроникой. Но где этот нарыв, кто мне скажет?

Ну и, разумеется, тем же вечером состоялся еще один потусторонний визит.

Хельмут пребывал в том же кресле — очевидно, ему оно пришлось по вкусу с самого начала.

Мы поздоровались.

— Что, снова напасть на себя навлёк, внучек? — начал он, слегка покашливая.

— Почему сразу я?

— Потому и поэтому. Окрутить и отделить надо было сразу, а не тянуть кота поперек живота.

Он что, и о Басе слыхал? И в самом деле, поговаривали за моей спиной, что это животное бесовское и ведьмовское — оттого и живуче до неприличия.

— Нет смысла горевать о том, что не сбылось, — почти повторил я свои собственные слова.

— Это верно. Вот я тебе расскажу одну историю — к месту ли, не к месту, суди сам. Может, и пригодится.

Готлиб, мой родной батюшка, тогда нередко к нам заявлялся. В полгода раз. Ты учти, ему же это запретили, когда всучили дворянство вместо любовницы и ее ребенка. Только городские власти в таком случае смотрели куда-то вбок — тем более что его, как прежде, могли принанять со стороны для исполнения особо сложных заказов. А тогда уж никак не получится их с дедом и мною в разные стороны развести. Большая палаческая гильдия ведь его из своих рук никогда не выпускала. И ни ради чего.