Вера Камша - Данник Небельринга

– Теперь это неважно. – Людвиг опустился на резную скамью. – Если Ротбарты потеряют трон, Небельрингу конец, а с ним и щиту Миттельрайха. Это правда, Руди, хотя поверить в нее и трудно, я и сам не верил…

– Не верил или не знал?

– Перед коронацией я вписал в книгу Вольфганга свое имя. Разумеется, я прочел договор, но мало что понял. Конец династии – это всегда смуты, войны, разруха, чего удивляться, что предок пекся о продолжении рода? Я вспомнил о клятве, только встретив Милику. Мать была вне себя…

– Еще бы, ведь она нашла тебе невесту. Дьявол, сватать тебе высокую брюнетку?!

– Руди, избави тебя Господь узнать, что такое любовь.

– Лучше я сам себя избавлю, это надежней. Прости, я тебя перебил.

– Мать тоже узнала всю правду лишь в Вольфзее, хотя императрице, когда она носит сына, открывается многое. Женщины не знают, но чувствуют.

– Милика выносила Мики, и ей ничего не открылось… Людвиг, я уже ничего не понимаю.

– Это трудно понять…

Алая кровь на рубахе. Открылась рана?

– Помолчи, я тебя перевяжу.

– Бесполезно, – Людвиг улыбнулся одними губами, – волк Небельринга, надевая крест, отрекается от клятвы Вольфганга. Для того здесь и построили церковь, только нам без помощи в нее не войти. Милика меня позвала, ты отдал мне крест, и я вернул свое тело. От рассвета до полудня.

– В полдень ты снова станешь волком?

– В полдень я умру, – просто сказал Людвиг, – окончательно и бесповоротно. Не буду врать, что мне не страшно, все равно не поверишь.

Исполненные кротости взгляды, молитвенно сложенные руки, золотое сиянье. Святой Иоанн, святой Габриэль, святая Мария… И тут же бурые пятна на белом мраморе, засыхающие ветки, сгоревшие свечи. Врата спасения, врата смерти…

– Руди, ты слышал о лунном проклятье?

– Нет.

– Это – болезнь. Очень редкая. Она возникает из ниоткуда и переходит от матери к дочери, потому что сыновья умирают в младенчестве. Женщина кажется здоровой, но лишь кажется. Жена Хорста Линденвальде была больна. Узнав, что с ней, графиня приняла яд, но для всех она умерла родами. Врач скрыл правду, но объявил, что Милике Ротбарт нельзя рожать. Когда я попросил руки Милики, Линденвальде сказал мне то, что знал сам, но я слишком любил…

Бесплодный брак не принес бы зла, наш род продолжили бы твои дети, но Милика меня обманула. Потому что любила, и желание подарить мне сына оказалось сильнее страха смерти. Мы лгали друг другу из любви, и мы погубили все и себя…

– Тебе лучше отдохнуть!

– Помолчи! Когда Милика призналась, что беременна, я вспомнил договор Вольфганга. Император может выкупить чужую жизнь ценой собственной. Я не верил, что это правда, но утопающий хватается за соломинку… Жизнь без Милики казалась мне невозможной, и я отдал себя Небельрингу.

– Ты просил меня позаботиться о жене, выходит, все-таки верил.

– Да. И нет. Получи я знак того, что выкуп принят, я б сказал тебе все, но не случилось ничего. Понимаешь, ничего! Милика родила Мики, все было так хорошо, что я и думать забыл о своей жертве. Луна взяла меня тогда, когда я этого не ждал. Я уснул в своей постели и очнулся у ворот Вольфзее, закрытых ворот.

…А кровь все льется и льется; льется и уходит в мраморный пол, словно в песок. Сколько же ее!

– Это все?

– Нет. Милика не должна была умирать, я спас не ее, а Мики. От смерти, но не от лунного проклятья. Михаэль не будет иметь сыновей, а его дочери понесут в себе болезнь, но и это не все. Если наследница Михаэля выйдет замуж, ее супруг вступит на трон и династии Ротбартов придет конец, а вместе с ней – Миттельрайху.

Я не могу ничего исправить, а ты можешь! Да, я предал Миттельрайх ради женщины, но я, не ты. Ты сильнее меня, я говорил об этом Милике, она не поняла. Я оставляю тебе все: империю, Милику и Мики. Я прошу о невозможном, Руди, но я прошу. Пусть мой сын умрет перед коронацией, и умрет счастливым… Он не должен узнать, что в нем спит гибель его детей, династии, Миттельрайха. Это все равно, что дать парню нож и сказать: «Твои родители виноваты, возьми и убей себя!» Ты бы смог с этим жить и править?

– Не знаю, не пробовал…

– А я знаю. Другого выхода нет! Руди, Милика должна уйти раньше Мики. Пережить единственного сына – это слишком страшно.Слишком! Обещай мне это!

– Ты говоришь, другого выхода нет. – Руди сжал руку брата, она была ледяной. – А я все-таки проверю. У меня есть пятнадцать лет. Да за это время можно из ада выбраться!

– Ты выберешься, – улыбнулся Людвиг, – ведь ты – дьявол, а теперь иди.

– За кого ты меня принимаешь?

– За своего брата! Отрекшиеся умирают тяжело, не хочу, чтобы ты это видел. Помни меня таким, каким я был, мне так будет легче.

– Ваше высочество. Ваше высочество!

– Да? – вот она, жизнь. Хочешь, не хочешь, тебя будут звать, просить, напоминать.

– Прибыл граф фон Лемке.

– Пусть заходит.

– Рудольф, что ты опять натворил?! – Георг захлопнул дверь перед носом ничуть не удивленного лакея.

– Ничего особенного, – забавно, а ведь так оно и есть, – убил одного друга и назначил другого вторым маршалом.

– Указ я получил, – кивнул Лемке. – Когда воюем и кого ты прикончил?

– Свинью, – лаконично сообщил его высочество. – Подробности расскажет твой молочный братец.

– Цангер? Этого-то ты где раскопал?

– В Льняном переулке. Он меня ждал.

– Так вот где ты шлялся. – Темные глаза Лемке стали серьезными и грустными. – Цигенбок?

– Да. – Руди подошел к окну. – Как ты догадался?

– Клаус сходил с ума по Милике, а ей необходим защитник. Пока есть ты, другие не нужны. Не будет тебя, вдовствующая императрица схватится за того, кто окажется рядом, а Цигенбок окажется.

– Уже не окажется. Ты будешь смеяться, но наш общий друг попытался свалить все на лоассцев, а потом на тебя.

– Что ж, я ему тоже мешал, хоть и меньше тебя. Как ты понял, что это Клаус? Папа и Лоасса спят и видят спровадить тебя к праотцам, а я, знаешь ли, тоже влюблен в Милику.

– Знаю, – кивнул принц-регент, – но ты сто раз мог убить меня на войне или хотя бы не спасать. Кстати о войне, для всех граф фон Цигенгоф срочно отбыл в армию, где и погибнет на глазах капитана Цангера. Разумеется, со славой.

– Значит, Макс все же умудрился заработать, – пошутил Георг. – Хоть кто-то не внакладе!