Олег Верещагин - Garaf

— Я не понимаю… — потом кивнул на толпившихся и галдевших снаружи существ: — А это… орки?

— Ork, — кивнул парень и отбросил со лба волосы обеими руками. И опять повторил какую–то длинную вопросительную фразу. Голос у него был чуточку гортанный, в кино так говорили немцы. Пашка тяжело вздохнул и покачал головой:

— Не понимаю я… Где мы? Ну это… где, где? — он нарисовал зачем–то в воздухе руками шар, но парень, как ни странно, понял и что–то ответил. Вот только ответа Пашка не понял ни фига и вздохнул. В пещере было душно и ужасно воняло, но откуда–то по полу тянуло холодом — мальчишка рассеянно, машинально постарался поглубже зарыть ноги в солому, снова вздохнул и поставил подбородок на коленки, обхватив поднятые ноги руками поплотнее.

Как видно, парень сообразил, что Пашка ничего не понял. Он показал на себя, на бородача, на самого Пашку и поднял к лицу сведённые вместе в запястьях руки, сжатые в кулаки. Пашка понял — плен. Потом парень сомкнул обе своих руки кольцом на шее. Пашка понял — рабство. Потом — неожиданно знакомым жестом потёр друг о друга пальцы. Пашка понял — продадут. Стало чуточку легче — не убьют и не съедят.

— Куда? — мальчишка сделал вопросительное лицо, поболтал рукой, потёр пальцами. Парень и это понял. Махнул неясно в какую сторону:

— Аngmar.

У Пашки была хорошая память. Даже на книги, которые ему не нравились.

«…королевство Арнор… ратной силой его, может, и не одолеть, но одолело злое чародейство, ибо колдуны владели тогда северным ангмарским краем.»

Но этого просто не может быть!!! Толкиен — ПИСАТЕЛЬ. ПИ–СА–ТЕЛЬ. Он ВЫДУМАЛ свой мир. И всё!!!

Орки галдели.

В пещере воняло.

Ноги мёрзли.

— Арнор… — неуверенно сказал Пашка. Парень отпрянул удивлённо:

— Arnor?! — он рассмеялся и покачал головой. Опять убрал с лица волосы. Потрепал Пашку по плечу. Хлопнул себя по груди: — Тunnas… — потом добавил ещё то ли фамилию, то ли ещё что: — Rhudaur… — и почему–то тяжело вздохнул, но тут же снова улыбнулся. Видно было, что парень он неунывающий, и Пашке стало ещё на капелюшку полегче. Он показал на себя:

— Пашка.

— Pashka, — повторил Туннас. И улыбнулся ободряюще, кивнул.

Пашка не знал, что слышит своё имя из чужих уст в сущности в последний раз…

…В пещере было душно, но всё–таки тепло, намного теплей, чем у костра или, тем более, на сырой равнине. Снаружи стояла глубокая ночь, по мнению Пашки самое время было спать — и он уснул. Уснул, как это ни дико — уснул, зарывшись по возможности в солому, спиной к спине с улёгшимся рядом Туннасом. Может, и не совсем уснул, просто отчасти потерял сознание от усталости, голода и переживаний — но так или иначе, из реальности он выпал капитально…

…Его разбудил скрип клетки — всего через каких–то полчаса, как раз в тот момент, когда мальчишке начал сниться дом — и там, во сне, пришла умиротворяющая светлая убеждённость, что сном было как раз всё то, что произошло с ним за последний сумасшедший день.

Орк рванул мальчишку за волосы на себя — Пашка вскрикнул, кругом загоготали, из глаз сами собой брызнули слёзы… а когда он проморгался — его уже выволокли из клетки, запястья и большие пальцы рук уже были скручены каким–то хитрым узлом за спиной. Другой верёвкой — пропустив её Пашке между ног — двое орков примотали спереди так же связанные за спиной руки Туннаса, а к нему — молчаливого бородача.

Пашка вытер слёзы о плечо, о майку — и опустил глаза. Перевёл дух, покрутил головой. Хотелось пригладить волосы, чтобы избавиться от ощущения этой мерзкой лапы на них. Он никогда не любил смотреть себе под ноги, в жизни всегда смотрел прямо. И сейчас секунду тоскливо глядел в каменный пол, а потом вскинул голову и посмотрел на стоящего слева орка. С вызовом — так получилось непроизвольно.

Орк оскалился. И — на спину Пашки обрушилась длинная витая из трёх ремней плеть на короткой рукояти. От неожиданности мальчишка вскрикнул раньше, чем ощутил боль — и тут же получил второй удар, боль от которого наложилась на нахлынувшую первую. Пашка заорал — крик вырвался сам, уже настоящий крик боли. Третий удар сшиб мальчишку на колени, но Пашка заставил себя заткнуться и только скрипнул зубами. За молчание получил ещё один удар, который снёс молча (и откуда взялось это упрямство?!) а после этого его — снова за волосы — вздёрнули на ноги.

От боли в глаза мутилось. Пашка гадал — до крови или нет? Ему казалось, что удары сорвали со спины и майку, и кожу, и мясо — до позвоночника. И нельзя было ни потрогать, ни посмотреть — можно было только терпеть и ждать, пока боль уйдёт. Она не спешила, но всё–таки немного отступила. Зато пришёл страх. Что же делать?! Ведь если будут бить вот так и часто — наверное, согласишься делать, что угодно, лишь бы не били. Пашку ни разу в жизни не «наказывали физически», как это говорится. Неизбежные побои в драках — вообще другое дело: бьёшь ты, бьёшь тебя, главное — не трусить и работать кулаками, а то и ногами — и даже если ты проиграешь, то чувства растоптанности не будет. А то, что он ощущал теперь, было страшно, потому что на это нельзя был ответить. А терпеть… если терпеть, но что же тогда? Тогда согласишься со всем, что будет дальше… Сначала — с тем, что тебя бьют. Потом — с тем, что ты вещь. А потом, наверное, и мысли станут как у раба — о еде и сне… Пашка испугался до дрожи. И было противно. Так противно, что слов нет. Но больно — хуже. (Он вспомнил свой крик — и замерло на миг дыхание.) Так что делать–то, как быть?! Вот она — романтика, с истеричной иронией заметил себе мальчишка. А что, если взбунтоваться? Вот сейчас просто никуда не пойти — и…

Слева качнулось копьё. Пашка представил себе удар этого грубо кованного широкого наконечника. Это не пуля, не мгновенное дело. Мысленное зрелище самого себя, умирающего на полу в луже крови, было таким жутким, что мальчишка накрепко зажмурился и потряс головой. Это не кино, это ведь по–правде…

Бежать, подумал Пашка. Бежать надо. Но как? Куда? Какой тут побег, если даже просто руки не освободишь?

Туннас через плечо смотрел на мальчишку — сочувственно и ободряюще. Эх, если бы можно было расспросить — хотя бы просто поговорить, чтобы понимать друг друга… было бы полегче. Пашка уже хотел улыбнуться в ответ… но его мысли оттеснил лай, скулёж и завывание — и в пещере появился конвой.

Пашка обмер. Конвой — это были всадники. Орки сидели на волках.

Вообще Пашка любил волков. Даже больше, чем собак, которых просто обожал. И очень жалел, что никогда не видел этих зверей вблизи. Но…

Нет, эти огромные, с пони размером, твари, на которых покачивались орки охраны, походили именно на волков, не на гиен, как в кинотрилогии. И в то же время были намного страшней и противней любой гиены. Жутковатой была даже сама манера передвижения зверюг — больше похожая на кошачью, бесшумную и какую–то… предательскую, пришло в голову Пашке странное, но верное определение. А когда мальчишка встретился взглядом с одним из волков — его пробрала дрожь. На Пашку посмотрели человеческие глаза. Причём человека очень скверного. Жестокого, насмешливого и умного.