Дмитрий Воронин - Гавань Семи Ветров

— Нет, Черри, девочка… я прошу, не надо, опомнись…

— … властью, данной мне этим званием, властью, данной мне памятью пролитой крови, приказываю объявить Большую Охоту на существо, именующее себя Тернером, и его спутников, именующих себя Дьеном и Таяной де Брей. И пусть также обратится Большая Охота на всякого, кто протянет ему руку помощи, кто встанет с ним рядом, кто даст ему кусок хлеба, глоток воды или крышу над головой. Такова моя воля.

В комнате повисла тяжелая тишина. Казалось, она была столь тяжела, что под этим необоримым грузом согнулся старый утар Белоголовый. А может, это был просто поклон — Знак того, что приказ госпожи услышан и отныне будет претворяться в жизнь.

Традиция Большой Охоты уходила своими корнями в далекое прошлое, когда Гильдия еще не была столь сильна, но изо всех сил старалась утвердиться, зарекомендовать себя. И тогда родился закон, гласящий, что по приказу своего главы вся Гильдия соберется в единый кулак и устранит любую угрозу. Услышав повеление Большой Охоты, каждый член Гильдии должен был приложить все усилия, чтобы самому или с помощью товарищей по профессии уничтожить того, кто стал жертвой Охоты. А тот, кому удавалось убить жертву, получал великий приз — право стать главой Гильдии. И, услышав этот приказ, каждый убийца пускал в ход все — удачу, умение, золото, связи, — лишь бы достичь цели.

В первые десятилетия это происходило довольно часто, у Гильдии было достаточно врагов, в том числе и имеющих за собой немалую силу. Потом необходимость в Большой Охоте отпала, поскольку силу общества убийц признали, и никто уже не желал идти против них, по крайней мере делать это в открытую. Более того, каждый глава Гильдии твердо знал — объявление Большой Охоты почти наверняка приведет к тому, что власть свою придется передать другому. А среди убийц не было принято оставлять в живых свергнутых владык. Утар Белоголовый был чуть ли не единственным исключением.

За последующие века Большая Охота применялась раз шесть. В одном случае все разрешилось быстро — прослышав о возобновлении древней традиции, родственники преследуемого сами притащили его голову главе Гильдии, надеясь таким образом спасти свои жизни. Остальные случаи были сложнее — пролилось много крови, а в двух последних, когда жертвами были назначены очень уж «согрешившие» пред Гильдией Императоры, и сами охотники оказались на грани истребления. Но Большая Охота всегда настигала свои жертвы. Любой ценой.

И сейчас Черри намеренно приносила на алтарь мести свое звание, а возможно, и жизнь. Как, впрочем, и множество жизней своих «подданных». Несмотря на все слова Белоголового, у нее не было выбора — Гильдии не просто брошен вызов. Ей объявлена война. И в войне этой исходом могла стать только победа или смерть. Третьего не дано.

Трое путников мерно покачивались в седлах. Пожалуй, это было не самое лучшее время, чтобы отправиться в путь, — голые, утратившие листву деревья, темная, даже на вид холодная земля, местами припорошенная тонким слоем снега — зима в этом году, по уверению Таяны, была по-особому холодной. Денис, который бывал в местах, где минус два по Цельсию считались чуть ли не очень теплой погодой, лишь снисходительно посмеивался.

— Что-то мне это напоминает, — мрачно заметил Тернер. — Кажется, это уже было.

— Что? — рассеянно поинтересовалась Таяна.

— Ну, все это. Три путника, дорога к Оракулу. Знакомо?

— В тот раз не было так холодно.

Облачка пара, вырывавшиеся из губ при дыхании, подтверждали ее правоту. Жаров, который в отличие от Таяны находил погоду очень даже приятной, промолчал. А Тернеру вообще погода была безразлична — дождь ли, холод, жара… Организм тьера мог без вреда для себя перенести условия, которые отправили бы любого обыкновенного человека прямиком в лучший мир. А на такие мелочи, как, к примеру, клопы в гостинице…

Они были в пути уже три дня. Отсюда, от Тирланты, дорога к Оракулу должна была занять не менее двух недель. У них были прекрасные скакуны, теплая одежда и достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать, — но все равно путь обещал быть достаточно сложным.

Пока Тернер перекидывался с Таяной ничего не значащими фразами, Жаров снова и снова думал о том, что его жизнь в этом мире все больше и больше напоминает… что? Уж во всяком случае, на обычный ход событий это явно не похоже. Нормальным людям удается просто жить — работать, развлекаться, любить… Почему же ему, Денису Жарову, приходится уже который месяц участвовать в чем-то вроде заурядной игры, где каждое действие надо делать последовательно, где герою приходится исполнять дурацкие, придуманные разработчиком задания? Такое впечатление, что его старательно ведут куда-то, к какой-то цели, известной, как и в игре, только создателю да самому игроку. А он, пешка, нарисованный персонаж, не имеет свободы воли и вынужден просто подчиняться тому, кто жмет на кнопки.

Это было неприятно. Еще там, дома, он привык играть по чужим правилам, подчиняясь приказам начальства, — иногда не зная истинной цели тех или иных распоряжений. Тогда это казалось вполне правильным — каждый винтик в огромной машине принимает посильное участие в общем процессе в меру своих возможностей. И не дело винтика знать, зачем вращается агрегат в целом. Тогда это казалось приемлемым…

А попав в этот мир, Денис почему-то решил, что оказался в сказке. Подвиги, приключения, прекрасные женщины — и, главное, полная свобода воли. Делай что хочешь — спасай мир, сражайся, уйди на покой. Все в твоих руках, все зависит от тебя. И никаких начальников, никаких ценных указаний и руководящих инструкций.

И некоторое время он пребывал в спасительном заблуждении, считая, что все происходящее подчиняется его воле. Но в последние дни он опять почувствовал, что кто-то направляет его действия. И Жаров не без оснований предполагал, что этот кто-то — Оракул. Это древнее создание, претендующее на осведомленность во всех мыслимых делах, упрямо навязывало ему свою волю.

Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.

Глава 3

НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ВСТРЕЧИ

А чтобы изготовить зелье, возьми одну меру листьев огневки, да не тех, что темного цвета стали, ибо силу уже те листья утратили и для зелья годны быть не могут. А и если младые листья возьмешь, какие детской ладони меньше, то и тогда должного зелья сотворить не сумеешь, ибо сила в огневке не сразу нарождается. А к одной мере листьев, что для зелья потребны и пригодны, возьми тако же зимнего корня две малые меры, да воска пчелиного одну малую меру, да ягоды волчевики десять и две. Листья истолки да с остальным смешай, и варить надо на малом огне с полудня до первых звезд. А пока варишь, ложкою в посуде шерудить непрерывно надобно, дабы в комки не сбилось зелье. Да ложку не деревянную потребно, а железную али из стекла.