Кэтрин Куртц - Святой Камбер

Его страх оставался с ним. Не принесла успокоения беседа с отцом Альфредом. Они провели вместе около часа, прежде чем Синхил отчаялся найти в общении с молодым священником душевный покой, отпустил его и побрел в свой шатер.

Под ногами хлюпала жижа, в которую превратили вымокшую землю тысячи ног и лошадиных копыт. Меланхолически кивнув стражникам, он прошел внутрь. Сорл, ожидавший у входа, помог снять шлем и предупредил, отодвигая занавесь.

— У вас гости, мой Государь.

Шатер освещали свечи; в центре, возле походной жаровни, сидели Джорем и Келлен. Спущенные кольчужные наголовники обнажали золото и серебро волос двух михайлинских вождей, шлемы и перчатки лежали на толстом ковре рядом с ними. Оба были в полном вооружении; поношенные кольчуги поблескивали, мечи, висевшие поверх голубых одежд Ордена, были на виду.

Они поднялись навстречу. Келлен продолжал греть руки над жаровней. Возле нее Джорем поставил еще один складной стул и с поклоном предложил королю занять его.

— Лагерь почти безопасен, Ваше Величество. Поразмыслив, мы поставили не защитные преграды, а сигнальные. В них куда меньше волшебства, и, преодолевая их, многие попросту ничего не заметят. Тем не менее нашим людям разрешено перемещаться только в пределах лагеря, благодаря этой предосторожности все останется в секрете.

Синхил опустился на стул, расстегнул пояс, и его меч беззвучно упал на ковер. Он потянулся, усталость накатывала почти осязаемой волной, валила с ног, заглушала речь Джорема.

— Вы пошли на это, вняв моим сомнениям? — Вопрос прозвучал так, что ответа не требовалось. Синхил стянул перчатки и в сердцах хлопнул ими по колену, вздрогнув от удара.

Келлен вздохнул и заговорил:

— Синхил, я знаю ваше мнение, но мне казалось, что вы поняли, почему это необходимо. Нам отнюдь не повредит проснуться завтра бодрыми и в здравом уме. А этого нельзя гарантировать под угрозой тайных враждебных действий в течение ночи. Сигнальные преграды будут стеречь нас во сне.

Синхил поднял глаза.

— Понимание и одобрение не всегда совпадают, отец Келлен. Я понимаю причины, но не просите у меня одобрения.

— Но вы и не запрещаете? — спросил Джорем.

— Нет. Вы этого хотели от меня, не так ли? Я, как и всякий другой, не тороплюсь умирать. Однако предпочитаю более ничего не знать о ваших методах и действиях.

— Так и будет, Ваше Величество. Не смею больше беспокоить вас своим присутствием.

Джорем подобрал с ковра свою амуницию и вышел.

Синхил смотрел в пол, а Келлен, помолчав, спросил:

— Можете уделить мне несколько минут?

— Как будет угодно.

— Не очень любезное согласие, но я благодарен и за такое.

Он придвинул стул и сел, хорошо смазанная кольчуга тихонько звякнула. Король досадовал, что его никак не оставят в покое, и гадал о причинах, заставивших его гостя задержаться, а Келлен молчал и чего-то выжидал.

Синхил стянул кольчугу с головы, пригладил тронутые сединой волосы дрожавшей от усталости рукой и спрятал лицо в ладонях.

— Итак, отче, что еще? Я устал, зол и, честно говоря, напуган. У меня нет сил пускаться в споры или исследования тайных струн души.

Келлен переменил позу.

— У меня тоже. Нам обоим нужен отдых. Но вас что-то тревожит, нечто большее, чем обычное раздражение на еще одно проявление деринийской магии. Может быть, страх смерти в завтрашнем бою. Я видел, как вы говорили с отцом Альфредом, видел, что вы не удовлетворены беседой. Думаю, что не юноша поможет вам облегчить душу, а человек более зрелый. Кажется, мы с вами почти одного возраста.

Синхил понял, куда клонит викарий, но не решался принять предложение.

— Мне нравится мой духовник отец Альфред.

— Не спорю. Он прекрасный, добродетельный молодой священник. Если бы он не состоял при вас, я с радостью уговорил бы его перейти ко мне, когда я стану епископом. Но он юн и в сыновья вам годится, Синхил. Он никогда не сталкивался с теми силами, управлять которыми вы и я вынуждены учиться. Я предлагаю себя не как духовника, я предлагаю дружбу. Во многом мы очень схожи. Неужели эта близость не поможет забыть о различиях между нами?

Синхил слушал, не отваживаясь поднять глаза. Келлен повторял предложение, сделанное несколько дней назад. Тогда они толковали о том, что могли бы делить радости и печали королевской и епископской жизни. Как не хватало как раз такого друга. Кто, как не Келлен, был достоин им стать… Но что-то отталкивало в нем и во всех Дерини.

Завтра по их воле будут разбужены и приведены в движение таинственные и страшные силы, которым обычным людям не дано противостоять.

В голову закрадывались чудовищные вопросы. Кому они служат? Кто владеет их душами? Может, могущество Дерини от Лукавого? Будь проклят враг рода человеческого вместе со своими прислужниками. Тогда все происходящее с ним — бесовское искушение, его морочат, внушая веру в полезность магии. Он кое-что слышал о зверствах, богохульстве и иных мерзостях, которыми было отмечено правление Имре. Его кровосмесительный брак с родной сестрой Эриеллой был не последним в этом устрашающем перечне. А Синхилу, затворившемуся от мира за монастырскими стенами, становилось известным далеко не все.

Он вздрогнул, вспомнив, что сейчас не один. Келлен выжидающе глядел на него, ледяные глаза до самых глубин светились ясным светом доброжелательности, надежды и еще чего-то, чего Синхил никогда прежде не замечал на морщинистом лице.

Еще секунда, и Синхил поддался бы искушению довериться, открыться и вручить свои мысли другому, поделиться горестями, страхами и опасениями за свою судьбу и будущее того мира, в который он был ввергнут против воли.

Но прошло еще мгновение. И он уже не мог сделать этого — только не сейчас и не здесь, в окружении Камбера и его сообщников, всех этих Дерини. Не стоит. Пока…

Вздохнув, он покачал головой и бросил перчатки на пол рядом с мечом. Когда он наконец посмотрел на Келлена, его глаза покраснели и едва не наполнились слезами.

— Благодарю, отец Келлен, но уже поздно, к тому же у меня ноет каждая косточка. Пока будет довольно и того, что вы станете извещать меня о малейшем изменении планов. Сейчас мне хотелось бы отойти ко сну.

— Как прикажете, Ваше Величество.

Потупив взор, настоятель поднял шлем, перчатки и встал, наконец-то взглянув на короля. Он собирался заговорить, но потом поклонился и вышел, не оглядываясь.

Синхил оставался недвижим.

Даже после ужина он не пришел в себя. Принял ванну, помолился и лег, но сон не шел к нему. Он ворочался, дремал, погружался в кошмары и снова страдал от бессонницы; казалось, этому не будет конца.