Джон Толкин - Сильмариллион

Так страхи Йаванны, что Сильмарилы будут поглощены Тьмой и канут в ничто, не сбылись; но они остались во власти Моргота. А он, освободившись, вновь собрал всех своих слуг, кого смог найти, и пришел в развалины Ангбанда. Он заново отрыл обширные подземелья и казематы, а над вратами поднял трехголовые пики Та́игородрима, и темный дым всегда клубился вкруг них. Бесчисленны стали воинства его тварей и демонов, а порода орков, порожденная прежде, росла и множилась во чреве Земли. Черная тень простерлась над Белериандом, Моргот же отковал в Ангбанде железный венец и нарек себя Владыкой Мира, в знак чего вставил в свой венец Сильмарилы. Руки его были сожжены дочерна прикосновением к этим благим алмазам, и черными остались они навек; и никогда не оставляла его боль от ожогов и ярость от боли. Никогда не снимал он венца, хоть вес его и был ему тяжким бременем. Никогда не покидал он глубинных залов своей твердыни, направляя войска с северного своего трона; лишь раз тайно покинул он свои владения. И лишь раз за время своего владычества брал он в руки оружие.

Ибо теперь ненависть глодала его куда сильнее, чем во дни Утумно, когда гордыня его еще не была посрамлена, и ныне он вкладывал свой дух во владычество над своими прислужниками, в возжигание в них жажды зла. И все же величие его, как одного из валаров, до времени оставалось при нем, хоть и обращенное в ужас, и пред ликом его все, кроме самых могущественных, низвергались в темную бездну страха.

Когда стало известно, что Моргот бежал из Валинора и погоня была напрасной, валары долго сидели в раздумье среди тьмы в Кольце Судьбы, и майары и ваниары, рыдая, стояли вокруг; нолдоры же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали свой затмившийся город. Через погруженную во мрак Калакирию с темных морей вплывали туманы и окутывали башни, и светильник Миндона тускло светил во тьме.

Нежданно появился в городе Феанор и призвал всех к королевскому двору на вершине Туны. Но приговор к изгнанию все еще тяготел над ним, и он восстал против валаров. А потому сбежалась большая толпа — послушать, что он скажет; холм и все лестницы, и улицы, ведущие к нему, были залиты светом факелов, что собравшиеся держали в руках. Феанор был красноречив, и язык давал ему огромную власть над сердцами, когда он хотел того; и в ту ночь сказал он нолдорам Слово, что запомнилось им навек. Пламенна и ужасна была его речь, исполнена гордыни и ярости; и, внимая ей, нолдоры потеряли разум. Большую часть своего гнева и ненависти обрушил он на Моргота, и все же почти все его речи выросли из лжи Моргота; Феанор обезумел от скорби по убитому отцу и от потери Сильмарилов. Он требовал владычества над всеми нолдорами — раз Финвэ умер — и отвергал установления валаров.

— Почему, о нолдоры, — вопрошал он, — почему должны мы и дальше служить алчным валарам, которые не могут уберечь от Врага ни нас, ни свои собственные владения? И хотя теперь Он их враг, не одной ли они с ним крови? Месть гонит меня отсюда — но и без этого я не стал бы жить в одном краю с родичами того, кто убил моего отца и похитил мои сокровища. И не единственный я храбрец в народе отважных. Или не все вы лишились короля? И чего еще не лишились вы, запертые в теснине между горами и морем? Прежде здесь был свет, в котором валары отказали Средиземью, но теперь тьма уравняла все. Будем ли мы вечно скорбеть здесь — сумеречный народ, задавленный мглою, — роняя напрасные слезы в неблагодарное море? Или вернемся в свой дом? Сладки воды Куйвиэнен под ясными звездами, и широки земли, что простерлись вокруг него — земли, где есть место для вольного народа. Страны эти ждут нас — а мы по глупости покинули их. Идем к ним! Пусть трусы сторожат город!

Долго говорил он так, убеждая нолдоров следовать за ним и, пока не поздно, доблестью своей завоевать свободу и великие владения на востоке; он вторил лжи Мелькора, что валары заманили их сюда и будут держать в плену, дабы люди могли править Средиземьем. Многие эльдары тогда впервые услыхали о Последышах.

— Пусть трудна дорога, — говорил он, — дивным будет конец ее! Проститесь с оковами! Но проститесь и с беззаботностью! Проститесь со слабыми! Проститесь со своими сокровищами! Мы создадим большие! Идите налегке, но возьмите мечи! Ибо нам идти дальше, чем Оромэ, терпеть дольше, чем Тулкасу: мы никогда не откажемся от погони. За Морготом — до края Земли! Война станет нашим уделом — и непримиримая ненависть. Но когда победим и вернем Сильмарилы — тогда мы и только мы будем владеть Меркнущим Светом и царить над блаженством и красотой Арды. Никто не лишит нас этого!

И Феанор поклялся ужасной клятвой. Семеро его сыновей бросились к нему и, стоя бок о бок, дали тот же обет; и кроваво блестели в мерцании факелов клинки их обнаженных мечей. Этой клятвы никто не может нарушить, и никто не должен произносить ее: именем Илуватара клялись они, призывая на свою голову Извечный Мрак, если не сдержат обета; и Манвэ призывали в свидетели, и Варду, и благую гору Таникветиль, клянясь ненавидеть и преследовать до конца Мира валара, демона, эльфа или нерожденного еще человека, или иную тварь, большую или малую, добрую или злую, когда бы ни пришла она в мир — любого, кто захватит, или получит, или попытается укрыть от Феанора или его наследников Сильмарилы.

Так говорили Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Караитир, Амрод и Амрас — принцы нолдоров; и многие устрашились, слыша ужасные речи. Ибо от такой клятвы нельзя освободиться, и будет она преследовать до конца света и того, кто нарушит ее, и того, кто сдержит. Посему Финголфин и его сын Тургон воспротивились Феанору — и прозвучали злые слова, и снова гнев прилил к остриям мечей. Но вот тихо, как всегда, заговорил Финарфин — он старался успокоить нолдоров, заставить их остановиться и задуматься, пока не содеяно то, чего не изменишь; и так же говорил один из его сыновей, Ородрет. Финрод был на стороне своего друга Тургона; а Галадриэль, воинственная и статная, единственная женщина среди спорящих принцев, желала идти в поход. Она не давала клятвы, но слова Феанора о Средиземье пылали в ее сердце. Не терпелось ей увидеть безграничные просторы и править в них — в собственном владении и по собственной воле. То же думал и сын Финголфина, Фингон: ему тоже запали в душу слова Феанора, хотя самого Феанора он не любил; а за Фингоном, как всегда, пошли Ангрод и Аэгнор, сыны Финарфина. Однако они хранили спокойствие и не перечили отцам.

Наконец, после долгих споров, Феанор взял верх и зажег большую часть собравшихся нолдоров жаждой увидать новые дивные земли. Потому, когда Финарфин вновь стал призывать помешкать и задуматься, поднялся громкий крик: «Нет, идем, идем тотчас!» И Феанор с сыновьями начали готовиться к уходу.