Джек Данн - Книга драконов

Веки старца внезапно взлетели, рот приоткрылся от изумления.

— Вы… вы кто? Что вы тут делаете? — Такой дрожащий, слабенький голосок. — Вы ищете деньги? Но у меня их нету, я совсем небогат.

Боб Чой облизнул губы. Вот это маскировка! Но он различал запахи медного купороса и флюолита даже сквозь бьющую в ноздри карболку. И еще — запах крови. От него не укрылось, что пол в комнате был совсем недавно очень тщательно вымыт. Даже толком высохнуть не успел.

Возле арочного прохода на кухню виднелось ведерко с водой. Вода была грязно-бурая.

Боб Чой вскинул пистолет.

Старик начал привставать, его рот обмяк, слезящиеся глаза беспомощно заморгали.

— Пожалуйста, заберите мой телевизор, приемник, что угодно… только не трогайте меня!

Под тесной рубашкой неестественно круглился раздутый живот.

— Пощадите…

Боб Чой выстрелил ему прямо в грудь.

Зазубренный наконечник засел в деревянной спинке кресла, пригвоздив старика, только взлетели в воздух руки и ноги, как у отброшенной куклы. На какой-то миг в кресле забилось длинное тело, покрытое яркими чешуями. Когти в предсмертной муке полосовали воздух, щелкали зубы, подобные мясницким ножам. Потом снова возник старец. Он дергал металлический болт, торчавший из середины груди, выгибался, силился освободиться.

Боб Чой убрал под плащ пистолет. Взяв палку черного дерева, он нажал на ней кнопку, и из торца высунулось длинное лезвие. Оно было сварено из трех стальных полос и обладало достаточной прочностью, чтобы пронзать шейные чешуи. Боб шагнул в сторону кресла.

На рубашке старика совершенно не было крови. Его лицо было бесстрастно. Следя глазами за подходившим к нему Бобом, он все дергал дротик рукой, но тот сидел крепко. Потом его рот внезапно открылся. Раздавшийся голос еще напоминал дрожащую хрипотцу старика, но был гораздо более сильным и звучным.

— Погоди! — сказал он. — Послушай меня! Я дам тебе сокровище!

Боб, не отвечая, обогнул стол.

— Я могу показать клады, которые тебе и во сне даже не снились. Пещеры в Персии, набитые дорогими камнями — бриллианты, бирюза, лазурит, сердолик! Я дам тебе сапфиры величиной с кулак! Хочешь их получить? Запросто! Только вытащи эту железку.

Боб Чой подошел вплотную и встал над стариком, двумя руками перехватывая трость-шпагу.

Старик раскачивался взад-вперед, теребя дротик.

— Я тебя с ног до головы одену в шелка! Всех врагов твоих перебью! Сделаю тебя владыкой людей!

Прежде чем нанести удар, Боб отодвинул подальше телевизор, чтобы невзначай под руку не попал. И поднял трость.

Изо рта старика вырвался шестифутовый язык пламени. Оно окутало голову и верхнюю половину тела, Боба отбросило прочь. На потолке почернела штукатурка, плащ Боба начал дымиться, но защитный слой, нанесенный на кожу, уберег его от ожогов. Стоя посреди пламени, он смотрел на старика и отрицательно качал головой.

Сидевший в кресле с омерзением вскинул руки. Наклонил голову и, шумно вобрав воздух, втянул огненный язык обратно в себя.

— Лучше посиди тихо, — сказал Боб Чой. — Быстрее закончим.

Но пока он принимал стойку, необходимую для решительного удара, за спиной у него прошуршали чешуи и послышался тихий голос:

— Сэр, зачем вы обижаете моего дедушку?

Боб стоял с клинком, прижатым к шее старика, от его плаща еще шел дым. Оглянувшись, он увидел на пороге юную женщину. Она была маленькая и тоненькая, очень опрятно одетая на европейский манер. Широкоскулое личико, темные большие глаза… Их самки любили потешить свое тщеславие. Ни одной дурнушки среди них Боб еще не видал.

Он устало припомнил, о чем Парсонс предупреждал его в переулке. И о Бернсе, летевшем из Ханоя. Теперь вот разбирайся в одиночку сразу с двумя.

— Мисс Лау?

— Да, сейчас меня так зовут.

— А мистер Янг, значит, ваш дедушка?

Нежный ротик улыбнулся. У нее были прелестные мелкие зубки.

— По вашим меркам — не вполне, — сказала она. — Но нас связывают общность происхождения и узы чести, слишком изощренные, чтобы вы могли уразуметь. Короче, я совсем не хочу, чтобы он умер.

— Да он уже мертв, — ответил Боб Чой. — Его недавние преступления составили приговор, а я — лишь закономерное подтверждение. Ты же знаешь, как это бывает.

Она опять улыбнулась.

— Преступления? Это какие же?

От Боба не укрылось, что старик вполне успешно расшатал дротик и был близок к тому, чтобы освободиться. Ботинок Боба впечатался в раздутый живот, опрокидывая старика обратно в кресло. Даже сквозь кожаную подошву ощущался жар огненных камней, расположенных в глубине брюха. Старик зарычал и что-то произнес на неведомом Бобу языке.

— Три убийства, а может, даже четыре, — спокойно проговорил Боб. — Мужчина, две женщины и ребенок. Вот преступления, которые меня сюда привели. Полагаю, мне и тебя придется убить.

В ответ раздался упоительный серебристый смех.

— Убийства? С какой стати называть это убийством? Вы ведь, небось, свинину едите? И говядину.

Боб Чой закатил глаза.

— Ну вот, опять двадцать пять.

— Вас отдают под суд за смерть этих животных? — спросила мисс Лау. И воздела изящные руки, передернув хрупкими плечиками. — Так почему же нас преследуют за то, что мы тоже кем-то питаемся? Не вижу никакой разницы! Одним человеком больше, одним меньше. Мир велик!

— Мы не свиньи и не коровы, — сказал Боб Чой. — У нас есть право защищаться.

Она выгнула тонкие брови.

— Мы? Ты что, и себя к ним относишь?

— Вообще-то я человек.

— А ты уверен? Ты, вынюхивающий нас посреди кишащего запахами города? Ломающий двери голыми кулаками? Ты без вреда для себя выдерживаешь огненное дыхание, а твоя кожа содержит яд, не позволяющий тебе прикасаться к другим людям. Даже к женщинам — только через перчатки! С такими-то усовершенствованиями ты еще причисляешь себя к роду людскому? Вот уж не сказала бы, — довершила девушка, улыбаясь. — Может, ты и был им когда-то, но теперь… Теперь ты, как и мы, только внешне похож на человека!

Боб Чой скривил губы. На его лице проступила некоторая бледность. Он поудобнее перехватил трость-шпагу.

— Лучше тебе выйти, — проговорил он хрипло. — Пока еще можно. Другого шанса не будет!

Старик в кресле закивал, продолжая сражаться с дротиком.

— Он прав, внучка. Ступай, нечего тебе ввязываться в неприятности. Я тут сам разберусь.

— Ты не единственный, кто способен вынюхивать, — не обращая внимания на слова старика, сказала девушка. — Хочешь, расскажу, чем пахнешь ты сам? Не считая алкоголя, конечно. От тебя просто разит одиночеством. Оно клубится кругом тебя, как облачный пар вокруг горной вершины. Ты же вечно один, а, охотник? — Она вздохнула. — Невеселая судьба, что уж говорить. У меня вот есть дедушка, а у него есть я, и в других местах полным-полно нашей родни, спрятанной от постороннего глаза, так что, даже рассеянные среди людского множества, мы не одиноки. А вот ты…