Елена Усачева - Откровение

— Увижу его рядом с тобой, в асфальт втопчу.

Таким хмурым Колосова я еще не видела.

— Не смей так говорить! — Я сначала хотела дотянуться до Колосова, но потом отшатнулась от него. — Он сейчас в беде.

— В беде сейчас ты. — Пашка ткнул в мою сторону пальцем. — Чего ты все о своем Максе беспокоишься? Да кому он нужен! Ты же со своими истериками в психушку угодишь. Закроют тебя в комнате и будешь с идиотами в прятки играть.

— Не надо меня нигде закрывать… — Я сжала пальцами виски. — Я домой хочу.

— Сиди тут!

Пашка сунул мне крышечку от бутылки и исчез за дверью. Из коридора послышалось чье-то: «Может, врача?» и все смолкло, отрезанное резким хлопком двери.

На меня с осуждением смотрели знакомые стены, покрашенные грязно-зеленой краской, облезлые шкафчики, ботинки, торчащие из-под лавки. Стояли они неровно, уткнувшись носами друг в друга. Это было неправильно. А правильно вот так, пятка к пятке, носок к носку. Я закрыла глаза, чувствуя, как меня постепенно отпускает, как уходит напряжение, как медленно под волосы заползает головная боль.

— Гурьева, не умирай!

Голос Пашки был суров и заставил меня открыть глаза.

— Домой пошли! — Колосов достает пакет, сует в него, комкая, мои вещи, кидает на колени куртку. — Потом переоденешься.

Шевелиться не хочется. Ничего не хочется делать. Хочется вот так сидеть, чувствовать сквозь футболку холод стены, смотреть на ботинки. Двигаюсь, как в тумане. Надеваю куртку, меняю тапочки на зимние кроссовки. Теперь осталось самое сложное — выйти из раздевалки. А там зал. И все с любопытством ждут, когда я появлюсь.

Пашка толкнул дверь. В коридоре шорох, шелест, смешки, мелькают лица.

Я улыбаюсь. Я сейчас всех люблю. Но не целиком, а по отдельности — глаза, лбы, носы, подбородки, коленки. Все вдруг исчезает — Колосов появляется в дверном проеме, загораживая спиной проход в зал.

До меня доносятся неуверенные фразы: «Это после моря. Бывает», «Акклиматизация», «Выздоравливай!»

— Пошли, — берет меня Колосов за локоть.

Пашка шагает в молчании, а я считаю шаги.

Двадцать через холл. Четыре ступеньки вниз. Двор занял всего пятнадцать шагов. Дальше улица.

Двадцать. Сорок. Семьдесят. Куст. Фонарь…

— Так и будем молчать?

Я сбиваюсь со счета, и мне почему-то становится смешно. Дико смешно, что мне не дали досчитать. Все поделилось пополам. Отсюда и вперед — неизвестность. А то, что позади, — понятность. Семьдесят, пятнадцать, двадцать, четыре…

— Сто девять.

— Дура! — выкрикивает Пашка, и я вижу, как брови на его лице сбегаются к переносице, как напрягаются скулы, как прищуриваются глаза. — Если ты его так любишь, что же он тебя бросил?

Мы стоим друг напротив друга, а вокруг ночь.

— Макс меня не бросал. — Говорит кто-то, похожий на меня, но не я.

— Ага, не бросал…

Колосов пошел вперед. Он был очень расстроен и сердит. Я еще не принимала грубую реальность. Я еще пыталась всех любить, пыталась быть спокойной. Но мой верный Колосов хотел сражений и побед, он не спешил со мной мириться.

— Чего тогда орала? — продолжает кипеть он. Небось Макс твой так за тебя сейчас не убивается.

— Пашка, иди домой, — шепчу я.

Колосов прелесть и умница, и я его, наверное, люблю как хорошего друга. Но сейчас мне хочется побыть одной. Все происходящее со мной настолько неожиданно, настолько неправильно, что не укладывается у меня в голове. А надо подумать. Просто посидеть, сложить осколки последних дней в одну картинку. Там наверняка найдется что-то, что я упустила.

— Шагай давай! — Колосов не собирался со мной спорить, он уже все решил. — Опять сейчас что-нибудь увидишь, ищи тебя потом по всему городу.

— Все прошло.

Мой голос прозвучал более чем уверенно, но Пашка только покачал головой. Его не переупрямишь.

— Передам тебя с рук на руки твоей маме, — бурчит Колосов, демонстративно засовывая кулаки в карманы.

Рядом со мной находиться опасно. Всем. Не только Максу. Если вампиры выбрали целью меня, то Колосова они снесут, даже не заметив. Его надо поскорее отослать отсюда! Что бы такого сделать? Попросить купить мороженое, а самой сбежать?

Мы пересекли очередной двор, за деревьями показалась моя двенадцатиэтажка. Темные ветки скрестились у нас над головами, свет фонарей сквозь них еле пробивался, рождая нехорошее воспоминание о призрачной сетке на полу спортзала.

Я остановилась.

— Ну, чего опять застыла? — Колосов успел встать под тень ветвей, и теперь непокрытыми призрачной сетью остались только его ноги. А вернее, ботинки, потертые кроссовки с одним болтающимся шнурком.

— Уходи, — попросила я.

Затоптанный шнурок рождал тревогу. Словно он не простое переплетение ниток, а живая змея. Сейчас она шевельнется, поднимет голову…

— Чего у тебя опять? — Пашка недовольно обернулся.

— Надоел ты мне… — Слова сыпались из меня горошинами, легко падали на землю и укатывались в тень. Они были не мои, их говорил кто-то другой. — Не нужна мне твоя помощь. Уходи. Я тебя не люблю. И не надо строить на мой счет никаких иллюзий. У меня все хорошо, и помощь мне не нужна. На тренировки я ходить больше не буду. Уеду я. И не вернусь.

Последнее я добавила, чтобы навсегда прогнать Пашку. Он не должен пострадать. Пускай переживает из-за любви, из-за того, что я сейчас ему говорю. Пускай проклянет меня, но останется жив. Пашка не шевелился.

— Ну и торчи здесь как пень! — разозлилась я.

Еще секунда, и кинусь к нему просить прошения. Но я не должна этого делать. Сжала кулаки, попятилась. И побежала к подъезду.

Я права! Сто раз права! Оттолкнуть человека, чтобы его спасти… Наверное, так и поступил Макс. Простит ли меня Пашка потом, когда все закончится? Я Макса прощу. Прощу ему все, что бы он ни сделал. Лишь бы вернулся.

Пашка, когда-нибудь опять все станет так, как было раньше, ты только потерпи! Когда все закончится, я тебе объясню, почему так поступила. Ты очень-очень хороший.

Подгоняемая смутной тревогой, я пересекла двор, набрала код домофона. Я не должна была оглядываться, но голова повернулась сама собой.

Колосов все еще стоял под деревьями, там, где я его оставила. Около ног рюкзак, плечи опущены.

Прости меня, пожалуйста, прости…

Глава V

НЕПРИЯТНОСТИ

Утро снова было пасмурным. Шторы открывать не хотелось, и в голову полезли ненужные мысли об удаче.

Может, меня неудачно назвали? Что за имя — Мария, кому с ним повезло… С таким именем хорошо было жить в девятнадцатом веке. Цветочки, веночки, лужки…

Девятнадцатый век. Я силой отогнала от себя воспоминания о Максе — в девятнадцатом веке он родился.