Марина Дяченко - Шрам

— А особенно боюсь… забеременеть…

Эгерт отшатнулся; испугавшись своей откровенности, Фета затараторила, будто пытаясь потоком слов сгладить неловкость:

— Боюсь клопов, тараканов, бродяг, немых попрошаек, хозяйку, мышей… Но мышей — это не самое страшное, можно перебороть…

— Перебороть? — эхом откликнулся Эгерт. — А как ты… Что ты чувствуешь, когда страшно?

Она неуверенно улыбнулась:

— Страшно, и всё… Внутри будто бы… Слабеет всё, и ещё…

Она вдруг залилась густой краской, и под слоем её так и остался непрояснённым ещё один важный признак испуга.

— Фета, — спросил Эгерт тихо, — а тебе было страшно, когда я бросал в тебя ножи?

Она встрепенулась, будто вспомнив лучший день своей жизни:

— Нет, конечно! Я ведь знаю, что у господина Эгерта твёрдая рука…

Тут на кухне рявкнула хозяйка, и Фета с извинениями упорхнула прочь.

Квадратные солнечные пятна грузно переползали со стола на пол, с пола на стул; Эгерт сидел, сгорбившись, и водил пальцем по краю пустого стакана.

Фете не понять его. Никому на свете не понять его. Привычный мир, в котором он по праву был повелителем и господином, тёплый надёжный мир теперь вывернулся наизнанку, уставившись на Эгерта остриями шпаг, зубчатыми краями камней, лекарскими ланцетами… В этом новом мире обитают тени, ночные видения, из-за которых вот уже много ночей Эгерт спит при свете. В этом новом мире он ничтожен и жалок, беспомощен, как муха с оторванными крыльями — и что будет, когда об этом узнают другие?!

Грохнула, отворяясь, тяжёлая дверь. В трактир ввалились господа гуарды — и в числе их Карвер.

Эгерт остался сидеть, где сидел, только невольно подобрался, как перед прыжком; гуарды мгновенно окружили его. От громогласных приветствий у Солля зазвенело в ушах, а от дружеских похлопываний болезненно заныло плечо.

— А мы вспоминали! — возвышался над всеми трубный голос Дрона. — Как говориться, «про осу болтают — глядь, оса летает»…

— А говорили, что Солль вот-вот помрёт! — радостно сообщил какой-то гуард из молодых.

— Не дождёшься! — захохотал Лаган. — Мы все перемрём раньше… А в трактире сидит — значит, здоров…

— В трактире сидит, а друзьями брезгует, — горько посетовал Карвер, заслужив тем самым несколько укоризненных взглядов.

Солль через силу поднял глаза на приятеля — и, встретившись с ним взглядом, удивился. Карвер смотрел на друга-повелителя со странным выражением — будто только что задал вопрос и терпеливо ждёт ответа.

Вокруг гостей уже суетились Ита и Фета; кто-то провозгласил тост за обновившееся здоровье лейтенанта Солля. Выпили; Эгерт поперхнулся. Краем глаза он видел, что Карвер не сводит с него своего вопросительного взгляда.

— Ты что же, рак-отшельник, спрятался, притих? — весело поинтересовался Лаган. — Гуард без доброго общества чахнет и вянет, как роза в ночном горшке…

Юные Оль и Бонифор захохотали — преувеличенно громко.

— Клянусь шпорой, что он сочинял роман в письмах, — предположил Дрон. — Я как-то в патруле приметил: свет у него горел до утра…

— Да? — удивился Карвер, а прочие зацокали языками.

— Знать бы, какой-такой красавице Солль посвящает ночные бдения… — протянул кто-то, особенно романтичный.

Эгерт сидел посреди радостного гвалта, улыбаясь кисло и неубедительно. Пристальный взгляд Карвера был ему неприятен.

— Тебе привет от Дилии, — заметил Карвер небрежно. — Она посетила ристалище и, между прочим, справлялась, почему бои проходят без Солля…

— Кстати, что передать капитану? — спохватился Дрон.

Эгерт скрипнул зубами. Больше всего на свете ему хотелось исчезнуть прочь, но уйти сейчас означало бы бросить вызов всеобщему веселью и доброму к себе отношению.

— Вина! — крикнул он в сторону хозяйки.

…За прошедшие после этого два с половиной часа Эгерт Солль совершил важнейшее в своей жизни открытие: спиртное, если его выпить в достаточном количестве, убивает и душевные муки, и страх.

В сумерках толпа гуардов, изрядно поредевшая, вывалила на улицу и двинулась в сторону «Верного щита», причём Солль кричал и смеялся не менее прочих. Краем глаза он время от времени ловил настороженные взгляды Карвера — но разомлевшему Эгерту было всё равно: он наслаждался таким долгожданным сознанием собственной силы, свободы и смелости.

Всё живое, попадавшееся на пути блестящей хмельной компании, жалось к обочинам, никоим образом не желая перейти дорогу господам гуардам. На набережной фонарщик зажигал фонари — гуляки едва не вышибли из-под него стремянку. Эгерт хохотал взахлёб; фонари плясали у него в глазах, кружились вальсом, кланялись и приседали. Густой воздух поздней весны полон был запахов, Солль хватал его носом и ртом, с каждым глотком ощущая и аромат прогревшейся реки, и свежесть трав, мокрых камней, дёгтя, чьих-то духов и ещё тёплого навоза… Обнимая одной рукой Карвера, а другой всех поочерёдно, он свято уверовал, что болезнь его прошла, и как всякий исцелившийся больной, он имеет право на особенно острую радость жизни…

Напротив входа в «Верный щит», неподалёку от места, где впервые вышли из кареты студент и его невеста Тория, на выбоине в мостовой помещалась лужа — глубокая, как раскаяние, и жирная, как праздничный бульон. Эту лужу не высушили ни солнце, ни ветер; слегка обмелев, она сохранила себя от ранней весны до самого преддверия лета, и можно было ожидать, что столь необыкновенная живучесть поможет ей дождаться осени.

Сейчас лужа ловила чёрной маслянистой поверхностью догорающее вечернее небо; на берегу её, покачиваясь, стоял пьяный портняжка.

Что это именно портняжка, становилось ясно с первого же взгляда — тонкую шею удавкой захлёстывал замусоленный сантиметр, а холщовый передник был вымазан мелом. Соломенные волосы двумя сосульками закладывались за уши; портняжка глядел в лужу и негромко икал.

Карвер захохотал; прочие дружно присоединились к нему, но смехом дело и кончилось. Подмастерье поднял мутные глаза и ничего не сказал, а гуарды, миновав его, направились к двери трактира.

Надо же было случиться, что именно в тот момент, когда Солль поравнялся с пьяницей, тот, потеряв равновесие, размашисто шагнул вперёд. Тяжёлый деревянный башмак угодил в самую середину лужи, подняв буйный фонтан вонючих брызг, большая часть которых досталась лейтенанту Эгерту.

Солля окатило чуть не с головы до ног; грязные брызги замарали мундир и рубашку, шею и лицо. Чувствуя, как по щекам скатываются крупные холодные капли, Эгерт застыл на месте, не сводя с пьяницы остекляневшего взгляда.