Александр Прозоров - Медный страж

Из избы появились вихрастые мальчуганы в кепочках и атласных рубахах, сноровисто принялись расседлывать коней, снимать узлы и сумки.

— Борщ-то есть? — напомнил Середин.

— Все, что пожелаете! Банька, кстати, протоплена. Недавно купцы помылись, счас девки пол и лавки моют. Чуток потерпите — и можно идти.

— Да, и еще ложка нужна. У девки моей нет, так что куплю какую-нибудь деревянную.

Внутри постоялый двор выглядел близнецом многих сотен таких же дворов, что стояли на разных дорогах и в портовых селениях. Обширная трапезная с проходом в кухню, закрытым пологом; лестница на второй этаж, где обустроены комнаты для гостей; множество оловянных масляных светильников на стенах, затянутые рыбьей кожей окна. Слюду в окнах на постоялом дворе ведун видел только раз — в Новгороде.

Столы у Болотника стояли не вдоль трапезной, во всю длину, а торцами к стенам. Получилось пятнадцать штук, из которых были заняты всего пять. За одним сидели румяные купцы — видать, только из бани; чуть дальше — парочка худосочных путников в простецких суконных кафтанах, за ними — одинокий попик, неторопливо разделывающий запеченного целиком поросенка. За четвертым столом устроилась шумная компания из четырех мужиков в дорогих рубахах, на столе у которых стояла рыба, три блюда с полурастерзанными курицами и медные кувшины, в которых обычно подают вино. В отдалении сидели еще два суровых купца — в тяжелых собольих шубах, с тафьями на бритых головах, они неспешно уписывали за обе щеки гречу с характерными прожилками тушенки, запивая желтоватым медом.

Появление Олега, а особенно Урсулы вызвало среди присутствующих недоуменные, презрительные взгляды, а со стороны шумной компании и вовсе надменный смех — но хозяин ловко отгородил их своей широкой спиной, уважительно проводил к дальнему столу, усадил спиной к прочему люду, и спустя минуту про новых гостей уже забыли.

Вскоре на столе появился горшок с пахнущим чесноком и луком, ярко-малиновым раскаленным борщом, подернутым янтарными пятнами жира, с белоснежной мозговой костью, неровный край которой слегка выступал над огненной поверхностью, стопка из длинных ломтей хлеба, деревянные миски. Огромным половником Олег собственноручно наполнил емкость невольницы, потом свою, вынул из кожаного чехольчика серебряную ложку и, откусив для начала мягкого ржаного хлеба, взялся за еду.

После суровой диеты последних дней наваристый борщ показался Середину верхом кулинарного искусства, и он не успокоился до тех пор, пока не опустошил горшок до последней капли и не высосал из кости всю ее коричневатую плоть, осоловев под конец, как от доброго бочонка пива. Урсула тоже не отставала от хозяина, хотя кости ей, естественно, не досталось. Под конец она лишь несколько раз облизала ложку и с какой-то душевной честностью произнесла:

— Я люблю тебя, господин.

— Первуша я, меня отец послал, — подошел к отвалившимся от стола гостям высокий и плечистый белобрысый парень. — Протоплена баня. Пойдемте, я покажу.

Баня находилась за постоялым двором — совсем новая, еще белая, с торчащим между бревнами бело-коричневым мхом. Обычный с виду четырехстенок, внутри она оказалась довольно хитрым сооружением. Прежде всего, миновав предбанник, Олег обнаружил, что печь стоит в углу. Нормальная, большая, с десятиведерным медным котлом и засыпанной угловатым гранитным щебнем каменкой. Только потом он сообразил, что у печи нет ни топки, ни трубы, и как все это согревается — непонятно. Видать, зная, что путники часто хотят помыться, Тыга Болотник разделил баню на несколько секций, причем так, чтобы топил ее служка снаружи, а не гости лишними хлопотами маялись.

На лавке стояли две крынки с пенистым квасом. Сделав по глотку из обоих, ведун плеснул из того, что показался кислее, на камни. Вверх поднялся пар с приторным хлебным ароматом. Олег привычно прихватил шайку, плеснул в нее холодной воды из бочки, кипятка из котла, облился, смочил приготовленную мочалку в щелоке, принялся неторопливо натирать тело, промачивать волосы. Слив первую грязь двумя шайками, он плеснул полкувшина кваса на каменку и полез наверх, на тонущий в белом хлебном пару верхний полок. В бане ведь как: сперва верхнюю грязь смой, потом парься, чтобы поры от жара расширились и из тела вторичную, нутряную грязь выперло. Вот тогда по второму кругу моешься и можешь вылезать, наслаждаться чистотой и слабостью после полученного удовольствия.

Урсуле он ничего не объяснял, но девчонка и сама поняла, что к чему: ополоснулась, помылась, снова ополоснулась, налила еще тазик, наклонила голову, долго отмачивала в нем волосы, потом наконец отжала их и закинула за спину.

— Кваску еще плесни, — попросил ее Олег. — Совсем пар осел.

Невольница кивнула, выплеснула па камни остатки кваса. Ведун опять погрузился в целебный горячий туман и услышал снизу четкое ритмичное прихлопывание. Несколько минут он полежал, пропитываясь теплом, потом все же не выдержал и, снедаемый любопытством, тихонько подул, разгоняя пар перед лицом.

Урсула танцевала. Ее бедра мелко подрагивали, вздымаясь то левой, то правой стороной, руки скользили по влажному телу — от коленей вверх, по бокам, гладкому смуглому животу, огибали и сжимали тонкими пальцами соски, которые то ли от жара, то ли от танца увеличились, стали казаться небольшими, но вполне женскими, упругими и соблазнительными. Ее ладони внезапно охватывали плечи, заставляли тело свернуться, как от приступа стыда — а потом плавно, медленно развернуться, раскрыться, как цветок, призывно отдаваясь жаждущему взгляду. Помимо своей воли Олег ощутил, как в нем нарастает желание, настоящая плотская страсть, понял, что девчонка околдовывает его, как сопливого мальчишку, — но оторваться от танца не мог.

Урсула несколько раз обернулась вокруг своей оси — только брызги слетели долгой струей с мокрых волос, — оказалась совсем рядом, и опять призывно задрожали ее бедра, заскользили ладони по тоскующему юному телу, жаждущему ласки, любви, жадной страсти. Мгновение — и пальцы уже прикоснулись к нему: легко пробежали по спине, ногам, лицо обожгло жарким дыханием. Невольница отступила, закружилась — а ее бедра продолжали подрагивать, призывая к себе, прося прикосновения, близости, хотя бы поцелуя!

Плоти ведупа стало тесно между распаренными досками и телом, Середин повернулся набок и тут же ощутил легкое, как дуновение ветерка, прикосновение к своему достоинству — а невольница уже стояла чуть в стороне, вскинув руки и поводя бедрами. Повернулась спиной, глянула на него через голову, скользнула ладонью вдоль тела. Ее волосы покатились через мужскую плоть, потом еще что-то обвило ее, потянуло. И нефритовый стержень, как называют его в стране за китайской стеной, на миг выбил из головы разум и потянулся за лаской, вынудив все тело спуститься вслед за ним на пол. Руки заставил обнять Урсулу за плечи, губы — впиться в ее рот жадным поцелуем, бедра — прижаться к ее бедрам. Плоть рвалась вперед — но в тесноте не могла найти врата наслаждения. Олег откинулся назад, оперся на нижний полок, отвел назад руки, ощутил там шайку невольницы с холодной водой, каким-то невероятным усилием смог вскинуть ее наверх и опрокинуть. От неожиданности девочка взвизгнула, заметалась по бане и замерла в дальнем углу, мелко дрожа.