Юлия Шолох - Звериный подарок

— Я буду готова на рассвете, — чеканю в его бесстыжие глаза и быстро разворачиваюсь. Пойду отсюда, пока мой приступ гордости, надо признать, совсем бесполезный, резко не закончился.

— Да что ж такое-то! — восклицает за спиной Дынко. — Дарька, как с тобой все-таки сложно! Дарька! Да мы понимаем, что для тебя это важно, но мы решили… Мы не верим, что твой отец позаботится о твоей безопасности в дороге. А когда речь идет о твоей жизни или здоровье, какая-то там репутация не имеет по сравнению с этим никакого значения! Тем более забывай уже все ваши глупые обычаи, ты едешь к нам, а там все по-другому! Там и в голову никому не придет тебя осуждать за то, что ты с… друзьями путешествовала.

Но я уже ухожу, упрямо кусая губы. Мужики умею прекрасно зубы заговаривать, когда им это надо.

— Будем в лесу ночевать, возьми какой-нибудь спальный мешок, еду можешь не брать, — кричат мне вслед.

Что это был за день! Сколько слез, воплей и стонов! Сколько раз у меня просили прощения за прошлое, признавались в любви и жалели. Марфутишна рыдала, почти как я утром, и впервые стало понятно, что она меня пусть по-своему, пусть странно, но любила.

— Не уберегла, — выла она. — Девочку мою не уберегла!

Как будто все самое страшное уже случилось. Тяжело было ее слушать, но тяжелее всего было прощаться с Маришкой. Сестренка тихонько плакала, размазывая слезы грязной ладошкой. Мы спрятались с ней в конюшне, сидели в сене, обнявшись, и вспоминали, как здорово у нас летом, можно купаться, объедаться разными ягодами и фруктами, да еще и цыплята маленькие вылупляются.

— Ты вернешься? — всхлипывала Маришка.

— Да, — твердо отвечала я. Никогда нельзя точно сказать о своем будущем, но Маришке пока рано это знать.

Вечером Глаша устроила общий ужин, язык не позволял назвать его праздничным, но обычно так готовили только на праздники. И мои любимые яйца с печенью, и рыба, и морс, и конечно же вишневый пирог.

Аленка пришла под самый конец, когда мы уже пили чай, и ее лицо было очень не похоже на лица всех остальных. Она даже как будто… улыбалась. Сидела молча рядом, рассеянно трогая свою чашку, а когда Марфутишна в очередной раз начинала причитать, словно меня хоронила, губу прикусывала.

Когда затянувшееся чаепитие порядком мне надоело, Аленка внезапно поднялась, попрощалась и попросила проводить до дому. За воротами свернула вдруг в другую сторону, там, где мелкая река делила деревню на две части. Этой дорогой тоже можно к ней попасть, но идти дольше. Впрочем, у моста Аленка остановилась и порывисто меня обняла, тихонько вздрагивая. Я думала, все-таки расплакалась, но смотрю — а она смеется.

— Какая ты счастливая, Дарька, — говорит.

Прямо как в лоб дала.

— Что?

— Ты будешь счастлива, — еле шепчет и снова обнимает. — Не знаю, что там за история такая с заложницами, да и не важно. Ты, наверное, сможешь представить, сколько мне пришлось в жизни милостыни принимать, чтобы живой остаться? Так что людей теперь я хорошо вижу. В год, когда мама слегла, без помощи мы бы не выжили. Помнишь? Тогда-то я и узнала, что люди разные бывают. Такие, кто много говорят, слезливо жалеют и обещают, а на деле и корки сухой не протянут. И другие, которые только молчат, а если и скажут что, то все больше грубое. Они-то нам жизнь и спасли. Твои волки как раз такие, Дарька.

— Ты что, серьезно? Даже если такие, они же меня опозорят, когда завтра увезут! Мне не будет дороги назад!

— А что тебя тут ждет? Вечная кабала условностей? — неожиданно горячится Аленка. — Ожидание до глубокой старости, не соизволит ли князь тебе слова доброго сказать? Да я бы на твоем месте сама с ними попросилась, потому что тут ни тебе, ни мне не будет счастья!

— А там будет? Ты же не знаешь, Аленка, я со Стаськой говорила.

Путаясь в словах, передаю ей, что сама знаю. На Аленкином лице застывает выражение интереса, но чуть позже она отбрасывает все сомнения одним презрительным движением плеча.

— Это ничего не меняет, — спокойно сообщает. — Я тебе тоже не рассказала еще. Там, на ярмарке Ждан, когда со мной говорил, он же про тебя хотел узнать. Спрашивает о чем-то, слушает, а потом добавляет: а Дарька как? Тоже любит смородину? Тоже никуда не ездила дальше замка? Тоже… нет возлюбленного?

Ничего себе! Даже так? Волки ворвались в мою жизнь, как буря огромной силы, затягивая в самый центр. И непонятно, оставит ли эта буря после себя хоть что-то от моей прошлой жизни. Оставит ли целыми руки-ноги или вовсе задавит насмерть?

— И что, по-твоему, это значит? — лепечу.

— Это значит, что ему было важно знать о тебе, и поверь, если бы они хотели с тобой просто позабавиться, как со Стаськой вышло, то сделали бы это безо всяких сложностей. Кто бы им помешал? Пашка? Марфутишна? Я? Князь, может? И потом, Стаську не слушай, она, как трава, примята и изломана, не верит ничему. Так что, Дарька, если и ждет тебя в жизни что-то хорошее, то скорее у них, чем у нас. Все, дальше сама пойду.

Аленка… Увидимся ли мы еще раз? Как ты тут будешь совсем одна и словом не с кем перекинуться? Отпускать не хочется, если бы не больная мать, я бы тебя с собой забрала. Так бы и сказала — одна не поеду, делайте что хотите.

— Увидимся еще, верю, — говорит в последний момент. — Прощай.

Что же такое с моей жизнью творится? Хорошо, ноги сами к дому идут, думать не мешают. Не дает мне покоя вопрос, не могу понять, что правильно, что нет? Аленка, может, и верит в то, что говорит, но Стаська жизнь лучше знает. Хотя какая разница, кто прав? Выбора-то нет, завишу я теперь только от волков.

Дома мне еще долго пришлось сидеть на кухне, с тоской слушая причитания, от которых я уже порядком устала. Что толку-то теперь от них? Разошлись только глубоко за полночь. Маришка спала со мной, прижимаясь маленьким телом. Теплая.

Ночью мне приснился тот сон, в котором я у озера просыпаюсь на мягком ложе под навесом, укрытая пушистым одеялом. Мне он иногда снится, то чаще, то реже. И почти один и тот же — я просыпаюсь и открываю глаза. Правда, бывает, что вокруг весна, бывает лето, а бывает, осень засыпает желтыми листьями. Только зимы никогда нет. И холода нет, даже если на улице мерзлый дождь, мне тепло и уютно.

В этот раз была весна, травка только-только прорезалась сквозь согревшуюся землю, деревья покрылись легкой дымкой зеленой листвы. Раннее утро, солнце сквозь легкие тучки посылало первые золотистые лучи, лаская землю. Они скользили по воде озера, прыгая по легкой зяби, выхватывали из воздуха пыль и прятались в лесу среди деревьев.

А когда по воде пошла рябь, лучики запрыгали еще сильнее, а потом словно врассыпную бросились.