Авдотья, дочь купеческая - Наталья Алферова
Разумеется, в первую очередь им хотелось увидеться с Николаем Николаевичем, но не только. Хотелось пройти по изученной вдоль и поперёк территории, по коридорам и классам учебного корпуса, побывать в общежитской комнате, которую они делили ещё с пятью девушками, и в которую, несомненно, уже переселились будущие выпускницы.
Их комната по расположению и по размерам считалась лучшей, и в своё время была буквально отвоёвана Дуней с Глашей, которым тогда едва исполнилось тринадцать лет, и присоединившимися к ним товарками у старшекурсниц. Безуспешные попытки их выселить с завоёванной территории привели к тому, что даже воспитательницы общежития смирились с тем, что данные ученицы проживают не в тех комнатах, что положены средним классам. Семь лет учёбы считались классами, последние три — курсами.
Платона Дуня с Глашей с собой в поездку не взяли, ибо в женские учебные заведения могли из лиц мужского пола свободно входить лишь преподаватели, служащие и попечители. Для остальных, даже родственников, требовалось разрешение начальницы института или училища. Да Платон и сам предпочитал прогулке отдых, перемещение порталом он перенёс плохо, испытав слабость и упадок сил.
Демьян, услышав, куда ехать, уверенно направил лошадей по самому короткому пути, ведь не раз, не два ездил по этому маршруту с хозяином.
— Дуня, мне кажется, или на этом повороте раньше сторожевая будка не стояла? — спросила Глаша, смотревшая в окно. Дуня подвинулась к ней и выглянула, еле успев заметить будку, на этот раз обычную, с белыми и чёрными полосками, расположенными ёлочкой.
— Точно, здесь ничего не было, — подтвердила Дуня и задумчиво протянула: — Значит, мне тоже не показалось, и будок в городе стало больше. И патрулей.
Последнее она произнесла, потому что навстречу карете ехали два гусара с повязками патрульных. И, хотя это были не «чёрные гусары» Александрийского полка, Дуня невольно вспомнила своего второго жениха Алексея Соколкина. В душе даже шевельнулось непонятное, ненужное сожаление, но Дуня жёстко его подавила. Она свой выбор сделала, так нечего жалеть о несбывшемся. Вспомнила о незадачливом кавалере подруги и Глаша, но, посмотрев на Дунино лицо, промолчала.
Самая короткая дорога к институту вела мимо Каретного ряда, и Дуня с Глашей с интересом разглядывали выставленные вдоль дороги экипажи-образцы. Московские мастера-каретники по праву считались лучшими не только в Российской империи, но и за её пределами. Ни одна карета не повторяла другую. Во всяком случае, пока ехали вдоль довольно длинного ряда, Дуня с Глашей одинаковых экипажей не заметили.
Их карета вновь завернула за угол и подъехала к Московскому институту девиц благородных, магически одарённых имени Святой Екатерины. Именно так было написано на табличке, висевшей на чугунных литых воротах. Ворота, как и ограду, решетчатую, фигурную, Михайла Петрович лично на Каслинских заводах заказал. В первый же год поступления сюда дочери и воспитанницы заказал, уж больно ему старая ограда ненадёжной показалась.
Старый сторож встретил выпускниц со всем почтением, а не обычным: «А ну, куды? Слезь с забора! Ты барышня, а не обезьян какой!» Он же подсказал, что Николай Николаевич в учебных классах, разбирает закупленные приборы, «мамзель» — так сторож называл мадемуазель Бонне — с ученицами в оранжерее, а начальница в департамент отправилась по делам.
Дуня с Глашей переглянулись, стало ясно, кто остался вторым преподавателем на время каникул, отвечающим за оставшихся в общежитии учениц. Если дамы, остающиеся следить за подопечными менялись, соблюдая установленную начальницей очерёдность, то Николай Николаевич проживал в преподавательском доме постоянно. Поговаривали, что ещё в юности он вопреки воле отца решил стать учителем, и семья отреклась от него. Отсутствие жены у преподавателя породило среди романтичных барышень массу слухов о его неразделённой трагической любви. Предметом этой любви назывались то неизвестная крепостная актриса, то великая княжна Екатерина, та самая, к которой безуспешно сватался Наполеон. Благодаря этим слухам ученицы прониклись сочувствием к любимому учителю и старались о нём заботиться. Во всяком случае, на его занятиях не шалили и мелких пакостей не подстраивали.
Учебный корпус встретил бывших учениц непривычной пустотой и тишиной. Дуня с Глашей поднялись на второй этаж и направились в конец коридора. Именно там находились кабинеты для занятий практической магией.
Николай Николаевич, перекладывавший в шкаф амулеты из стоящей на стуле коробки, всплеснул руками и воскликнул:
— Ох, какие пташки решили навестить родные пенаты! Проходите, голубушки. Дуня, прими ещё раз поздравления с законным браком! Глаша, прекрасно выглядишь!
Николай Николаевич позволял себе подобную фамильярность лишь в отношении двух любимых учениц, и то в отсутствие посторонних. Они втроём присели за дальний стол, прозванный «галеркой», и принялись обмениваться новостями. Расспросив Дуню с Глашей о свадьбе и выслушав кучу комплиментов своей монографии, Николай Николаевич поделился радостью.
— Мне удалось закупить амулеты новейших разработок на магико-технической выставке! — воскликнул он. — Сейчас покажу несколько, это невероятные вещицы!
Николай Николаевич легко вскочил с места и направился к шкафу, доставая оттуда только что заботливо уложенные амулеты. Но продемонстрировать не успел. В кабинет, стуча каблучками, влетела мадемуазель Бонне. Дуню с Глашей, сидевших на галерке, она не заметила, двинулась к Николаю Николаевичу, заговорив с порога:
— Мсье Николя! Это просто невозможно! Наши безобразницы снова приморозили дверь к косяку. Ну никакой оригинальности, никакого полёта фантазии. Вот Долли и Глафира никогда не повторялись!
— Голубушка, обернитесь, — посоветовал Николай Николаевич, в чьих глазах прыгали смешинки.
Мадемуазель Бонне обернулась и замерла. Глаза француженки округлились, а брови поднялись вверх.
— Пардон муа, — произнесла она потрясённо.
—Ну что вы, мадемуазель Бонне, не стоит извиняться, нам лестно, что вы нас так высоко оценили, — сказала Дуня и они вместе с Глашей подбежали, чтобы обнять преподавательницу.
После приветствий, объятий и поздравлений, растроганный Николай Николаевич произнёс:
— Голубушки, нашу встречу стоит отпраздновать. У меня тут завалялась бутылочка Мадеры. Успел, знаете ли, закупить полдюжины до запрета импорта иноземных вин.
Он подошёл к шкафчику, расположенному за его столом и запертому на замок, достал ключ из кармана сюртука и отпер дверцу. Донеслось его растерянное бормотание:
— Да где же она? Точно помню, что была. Неужели склероз? А нет, вот записка. — Николай Николаевич вернулся с листком в руках. — Девочки извиняются, они забрали вино, потому что заботятся о моём здоровье. Пишут,
