Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга Владимировна
Хорошо, что Дик догадался по пути на Галечную улицу заскочить в закрывающуюся уже лавчонку и купить пару свечей, не то беседовать бы им в темноте.
Но Сибилла держалась бодро. Когда она встретила гостей на пороге своей комнатушки и заахала, восторженно всплескивая руками, Дик поразился тому, как мало она изменилась. Возможно, яркий свет предательски выдал бы ее возраст, но сейчас, в мерцании свечи, Сибилла была той же прекрасной волшебницей, в которую когда-то был наивно и горячо влюблен маленький Дик. Осанистая, статная, белокожая, через плечо переброшена темная коса. А походка плавная – и впрямь лебедушка, правильно ее в театре прозвали.
Бенц умиленно обвел взглядом комнату. Платья и шали развешаны по стенам на гвоздиках, туфли аккуратно стоят в уголке, на двери красуется старая афиша – в полумраке ее нельзя прочесть, но Дик помнит торжественный текст о выступлении несравненной Сибиллы Лебедушки, любимицы четырех королевских дворов, в роли принцессы Кларентины в пьесе «Холодный бриллиант сердца».
Пахло гримом и духами. Дику был знаком этот запах – «Долина цветов». Мама тоже его любила.
Да и вся эта комнатка была – словно для мамы. Как будто здесь всегда ждут Миранду Бенц… нет, Миранду Ветерок, так именовали ее на афишах…
Вот сейчас откроется дверь, войдет она – легкая, веселая, действительно ветерок! – сбросит мокрую шаль и засмеется: «Ох, и дождь на улице! Подвиньтесь, девочки, я рядышком сяду…»
Бенц тихонько вздохнул и погрузился в воспоминания…
* * *Невелика была у Дика семья – всего-то три человека. И как же мальчик любил всех троих!
Дедушка, без всякого сомнения, был самым мудрым человеком на свете. Во-первых, он был смотрителем книгохранилища, принадлежащего городу Ульдамеру. (Маленький Дик был уверен, что эта должность по важности вторая после королевского сана.) Во-вторых, дедушка был обладателем черной трости с бронзовым набалдашником в виде львиной головы. (Какое отношение эта дивная вещь имела к уму, Дик не знал, но твердо считал трость одним из доказательств превосходства Бенетуса Бенца над прочими горожанами.) В-третьих, дедушка рассказывал о древних героях, правителях и мудрецах так, словно они были его старыми знакомыми. И мальчик не сомневался, что, услышь эти герои и правители речи Бенетуса Бенца, они были бы польщены похвалой или глубоко огорчены порицанием.
Как и подобает мудрецу, дедушка не понимал самых простых вещей: почему тайком пробираться в сумерках на заваленный старыми вещами чердак гораздо заманчивее, чем идти туда же днем вместе со взрослыми; почему романы Неведомого Странника о похождениях отчаянного Бертрана Острой Шпаги (да, насквозь вымышленного, ну и что?) читать интереснее, чем «Жизнеописание девяти великих королей»; почему умение пройти по перилам моста от одного берега реки до другого ценится среди мальчишек куда выше, чем красивый почерк…
Но главное, Бенетус Бенц не понимал, что у настоящего мужчины может быть в жизни лишь одна заветная цель – стать капитаном летучего корабля…
Впрочем, некоторые разногласия не мешали мальчику любить деда. Когда Дик видел, как старик идет по улице в книгохранилище – невысокий, щуплый, в старомодном сером камзоле, какой-то трогательно беспомощный, – внук клялся себе, что никому не даст его в обиду.
А вот дядя – о, дядя в защите не нуждался! Потрепанный бойцовый петух в потертой кожаной куртке и в берете со сломанным пером, ужас тихого провинциального городка. «Головорез, бродяга, разбойник…» – шептались за его спиной добропорядочные обыватели, сроду не державшие в руках ничего опаснее хлебного ножа.
Рейнарда Бенца не одобряли, но втайне восхищались им. Бывший наемник тревожил куцее воображение городка, воплощал в себе иную жизнь – бурную, жестокую, опасную. Сам дух авантюризма упругой походкой шел по булыжным чистеньким улочкам – жилистый, одноглазый, со сломанной переносицей и шрамом через все лицо.
Наемник, вернувшийся в родной город, зарабатывал уроками фехтования. Когда Бенетус Бенц узнал о затее сына – предсказал ей полный крах. Какое фехтование в Ульдамере? Немногочисленные дворяне с грехом пополам научились у городских стражников держать в руках шпагу. А всем прочим эта забава и вовсе ни к чему.
Но мудрый старик ошибся (как это с ним частенько случалось в житейских делах).
К Рейнарду пошли учиться не только дворяне, которым сами боги велели уметь фехтовать, но и горожане без «деу» перед фамилией – были бы в кошельке деньги на эту причуду. За шпагу брались те, кто и не думал становиться бретером. Зачем? А затем!.. А чтобы!.. И вообще, вам сейчас не времена короля Гуиберта, когда только дворянам дозволялось носить оружие!
Отчасти дело было в желании пофорсить перед соседями. А отчасти играла роль притягательность грубого наемника, который так лихо поминал демонов, так грозно топорщил усы и так сверкал единственным глазом, что любой робкий и законопослушный лавочник сам себе казался разбойником под командой неустрашимого атамана.
Отблеск дядиной славы падал и на Дика – и мальчишка всей душой гордился отчаянным родственником. Лишь один недостаток видел мальчик в дядюшке: Рейнард Бенц не уважал небоходов и считал, что человек должен твердо стоять на земле, а не порхать под небесами…
Понимала мальчика только мать. Дик обожал ее.
Да, слышал он, слышал пересуды соседей: мол, нагуляла ребенка и бросила на руках у старика-отца… На такую чушь мальчуган даже не обижался. Как же бросила, если приезжает в гости?
Каждое ее появление было праздником. Старый дом оживал, даже половицы скрипели не сварливо, как обычно, а весело, музыкально. Все шло кувырком, летели к демонам уроки чистописания, откладывались занятия фехтованием. День превращался в длинную прогулку, и восхищенный Дик раскрывал перед своей королевой тайны морского берега и леса. А вечерами Миранда пела, танцевала, читала забавные и трогательные монологи из пьес. Она затаскивала в игру восторженно вопящего Дика, на скорую руку сооружая смешные костюмы из всего, что находилось в чулане и на чердаке.
Повзрослев, Дик понял, что актрисе Миранде Ветерок требовалось мужество, чтобы возвращаться в город, где ее помнили Мирандой Бенц. Ульдамерцы твердо знали, что родить без мужа – позор, а ремесло актрисы не приличествует уважающей себя женщине.
Но Миранда не пряталась в доме и не опускала глаза при встрече с добропорядочными горожанками. Голову держала высоко, улыбалась весело, с приветливостью, за которой скрывалась дерзость.
Мужчины не смели оскорбить сестру Рейнарда Бенца. А если встреченная соседка что-то зло шипела вместо приветствия, то получала в ответ сочувственное: «Соседушка, дорогая, что-то у тебя с голосом не то… да и цвет лица с моего прошлого приезда хуже стал. То ли желчь разлилась, то ли с мужем собачишься… Надо, надо себя беречь!»
Однажды маленький Дик азартно предложил:
«А хочешь, я им окна разобью? Чтоб тебя не обижали!»
Ответ прозвучал с неожиданной серьезностью:
«Они меня не обидят. Даже если очень-очень постараются – не смогут, не получится. Для меня не имеет значения, что они обо мне думают. А злятся они так потешно… Меня могут обидеть только семь человек».
«Кто?!» – сжал кулачки сын.
«Те, кого я люблю. Мой отец. Ты. Рейнард. Сибилла. Еще три человека, ты с ними не знаком. Из всех людей на Антарэйди меня могут ранить только семеро. Вот какая я у тебя сильная и неуязвимая!»
Только семеро?
Дик припомнил кое-что. Как на его расспросы о том, кто его отец, мама отвечала ворохом шуток и тащила его на берег собирать ракушки. Как дед пытался наставлять свою дочку на путь истинный – а та бросалась ему на шею, целовала и приговаривала: «У умного отца дурочка родилась!..» Как однажды дядя рявкнул на маму: «Уж мне-то не свисти свои ля-ля, я-то знаю, что вы за птахи – актрисы!» А мама схватила дедушкину трость, весело крикнула: «Ах, так?! Вызываю на дуэль!» – и атаковала брата. Тот расхохотался и принялся отбиваться подушкой с кресла.
