Эдуард Мухутдинов - Перекрестье

Черная тень, чернее самой черной ночи, накрыла все болото разом. Даже Призрак ничего не видел в наступившей темноте. С почти ощутимым свистом, сопровождаемая сильными порывами ветра, тень сгустилась над деревом и зависла на несколько мгновений над ним, прорезаемая быстрыми черными молниями. Где-то невдалеке, вызванный мгновенными ветрами, родился смерч. Родился — и тут же сгинул, отдав всю свою энергию тени.

Луна, выйдя из-за освободившихся туч, мертвенно осветила дерево, Призрака, появившуюся зловещую фигуру и беспечного путника, приближающегося к роковому месту.

Призрак был в страхе, в благоговейном трепете и ужасе. Он сознавал своим куцым разумом, что, быть может, протекают последние его мгновения. Но не шевелился; даже эта полубесплотная субстанция потеряла способность к движению, когда взгляд Хозяина упал на нее.

Существо медленно оглядело тварь… Призрак не видел его глаз, он вообще не осмеливался смотреть на Хозяина, но чувствовал… Хозяин, неторопливо и неизбежно двинулся к Призраку… и проплыл мимо, равнодушно миновав дрожащую от ужаса тварь.

Повелитель почувствовал путника.

Человек беспечно приближался. Ослик в ужасе храпел, пытался завернуть, но путник упрямо разворачивал бедное животное навстречу судьбе. Ослик, теряя остатки мужества и воли, даже не сопротивлялся.

Обреченный не чувствовал атмосферу зла, плотно сгустившуюся вокруг него. Он был либо слишком примитивен, чтобы ощутить ее, либо — давным давно возвысившимся над подобными чувствами. Но и в том, и в другом случае смерть была неизбежной. И страшной.

Путник увидел дерево, темнеющее сучковатыми голыми ветками на фоне ночного неба, увидел черный силуэт, стоящий посередине дороги. Но не испугался. Обрадовался. И направился прямо к нему.

— Здравствуйте, милейший, — жизнерадостно обратился он. — Не подскажете, как далеко еще лежат эти чертовы болота? Мне уже надоело шляться одному. И… О, да здесь, я гляжу, перекресток! Не будете ли вы, милейший, так добры, указать мне дорогу, ведущую в Касву?

Наступила тишина. Призрак потрясенно осознал, что путник осмелился задать вопросы, — да что там — заговорить первым, — самому Повелителю. Тварь замерла еще тише, с трепетом ожидая, как отреагирует Хозяин.

Путник подъехал к фигуре, заглядывая ей в лицо. И отшатнулся.

В гробовой тишине, не прерываемой даже лопающимися болотными пузырями, зазвучал глухой, утробный, со странным тембром, голос Хозяина. Призрак впал в состояние, близкое к панике, и уже не смог выдерживать присутствие ужаса. Едва слышно попискивая, на запредельных частотах, неслышимых обычному уху, он пополз в свое убежище, лишь немного надеясь добраться до него целым.

— Касва находится в стороне, куда ведет прямой путь, — ответил Хозяин.

— О! Простите, сударыня, — вежливо сказал путник, слезая с осла и приподнимая шляпу. — В этих новомодных плащах, знаете ли, никогда не ведаешь, мужчина ли перед тобой или женщина. Позвольте принести извинения за грубые слова, столь опрометчиво сорвавшиеся с моих уст. Примите во внимание мою усталость и не судите строго.

Даже в своем жалком состоянии Призрак услышал слова путника и понял их смысл. Хозяин оказался Хозяйкой! И это куда страшнее… Тварь, забыв о всякой осторожности, с воплем ужаса бросилась к убежищу.

— Что это? — заметил путник мелькание теней. — Странное место, вы не находите? Перекресток, одинокое дерево, тени мелькают… Уши вдруг заложило — с чего бы? Но вы не скажете мне, что может делать молодая миловидная леди одна посреди грязного болота?

Белое, белее снега, лицо Хозяйки осветилось луной. Бесформенные контуры фигуры приобрели отчетливые очертания. Лицо было бесстрастным, прекрасным и страшным. Легкая улыбка исказила безупречные черты, но, увидев эту улыбку, Призрак развоплотился бы на месте.

— Здесь мой край.

— Ваш край? — не понял путник. — О! Вы, кажется, хотите сказать, что ваши владения распространяются и на эти чер… о, извините, болота?

— Да.

— В таком случае вы, несомненно, носите какой-либо дворянский титул? Как мне помнится, в этих краях обладать столь обширными землями имеют право только аристократы.

— Да.

— Сударыня, не назовете ли вы мне свое имя, дабы я мог как-нибудь отблагодарить вас за оказанную услугу? Ах да, меня зовут Кайн. Хвин Эрсон Кайн, я из далеких отсюда земель, что лежат на западе. Я менестрель, но судьба заставляет быть еще много кем. Между прочим, я не совсем безроден… хм… в моей крови есть и королевская, но род Кайнов слишком быстро обеднел. Я младший сын, — путник развел руками, — и поэтому остался почти нищим.

Холодное, словно высеченное из белого мрамора, лицо женщины оставалось бесстрастным. Глаза впивались в душу Кайна, проникали туда, куда не осмеливался заглядывать даже сам ее владелец… и не находили ничего, кроме боли, тщательно скрываемой за внешней беспечностью.

Тонкие губы наконец дрогнули.

— Мое имя — Ворлем. Ты смел, если так разговариваешь со мной.

В своем убежище Призрак, с трудом верящий в то, что добрался досюда, сжался, сознавая всю ненадежность укрытия.

— Э-э… Ворлем? Хотя я не слышал о таком роде, но само имя мне о чем-то напоминает.

Путник задумчиво закатил глаза.

— О! Ну да, конечно же! Эти болота называются Ворлемской Топью или что-то в этом роде. Мне шериф говорил… — Путник осекся. — Подождите, так вы потомок того самого Ворлема, создавшего эти болота?

Хозяйка не ответила. Лицо оставалось недвижным, словно выточенное из камня, но что-то, возможно — взгляд, выдавало, что в Повелительнице Топи возник интерес. Или это было раздражение?

— Очень интересно, знаете ли, — беспечно продолжил Кайн. — Ведь Ворлемской Топи несколько тысяч лет, если верить легендам. Стало быть, ваш дворянский род куда древнее и славнее, чем многие самые древние и славные фамилии. И ведь уже в те времена Аэну Ворлем был наследником самого известного аристократа. Я не удивлюсь, если при более глубоком изучении окажется если, что основатель рода Ворлемов присутствовал при Сотворении мира.

Фигура вздрогнула. Призрак услышал, как были глухо произнесены новые слова, и познал страх куда более жуткий, нежели тот, что он испытал только что. Ибо отныне и во сне его будут преследовать воспоминания об этой фразе, простой, в общем-то, ничем особо не выделяющейся, но почему-то невыносимо ужасной.

— Да… Так оно и было.

— Что вы сказали? — встрепенулся Кайн, увлекшийся собственными рассуждениями. — Что было?

— Я присутствовала при Сотворении, — ответила Ворлем. — Я стояла по правую руку того, кого именуют тысячей разных способов.