Карина Шаинян - Огни на шкуре ночи

Они с Вилем бежали в толпе, в руках у Палы был непонятно когда подхваченный лук, а потом лук куда-то делся, и в потную ладонь всунули факел. Лил дождь, факел шипел и плевался, и шипел внутри страх. Их вынесло на храмовую площадь, и Пала, оскальзываясь на размокшей глине, увидел, как жрецы поспешно разжигают огонь на алтаре. От пахучих трав уже валил густой дым, и старший беззвучно шевелил губами.

«Пошлите за Солнечной!» – жалобно крикнул кто-то, и лицо старшего жреца исказилось. Он поднял руки, как будто пытался отодвинуть толпу, и отступил в глубь храма. «Хватит дурацких ритуалов, идите на Гору!» – люди качнулись вперед, и жрецы бросились ко входу. Если запрутся, сломаем двери, подумал Пала, не могут они запереться, нельзя никак! – но створки уже закрывались. Рядом застонали.

Сломаем, снова подумал он, пытаясь вырваться вперед, но тут под ухом свирепо заревел Виль, и Пала на мгновение оглох. Вокруг уже бежали, и он тоже ринулся по узким улочкам вверх, туда, где ворочался сгусток тьмы, усеянный золотыми огнями.

Пала потер глаза. Темного Зверя забили, забросали факелами, растоптали, навалившись всем городом, задавили собственным отчаянием и ужасом. Солнечная так и не пришла – что же, обошлись без нее. Вот только на верхней окраине никто теперь не живет, и ползет оттуда в город темный страх… Много людей тогда погибло, слишком много. Охотники почти все ушли из лесов, остались лишь самые упрямые, но они впустую бродят по старым тропам. И двери храма с тех пор закрыты по ночам, не мелькает в темноте огонек, и если вдруг станет больно и страшно – не отнести боль и страх Солнечной Деве, не найти утешения… Да и не спешат теперь люди к Солнечной. Хмуро отворачиваются от Горы, висящей над городом. Плюют вслед отощавшим жрецам.

А Виль с той дымной ночи все рвется подняться на Гору. Солнечную Деву увидеть. Спросить, почему от Зверя свой народ не спасла. Чистая душа Виль, глупая душа, с детства в Солнечную влюблен…

Пала припал к пиву, и Виль шумно вздохнул.

– Жрецы говорят – мы все под взглядом Солнечной ходим, даже самой лютой зимой тепло ее взгляда на наших щеках. А я вот не чувствую. А ты, Пала, чувствуешь?

– Виль, так это же праведники. А мы с тобой что? Ты суетишься, мечешься, я в кабаке целыми днями сижу. На нас Дева если и посмотрит, так сразу отвернется.

– Нет, Пала, что-то здесь не так… Я вот отца спросил. А он и говорит – раньше чувствовал, а теперь, мол, – старый стал, кожа загрубела, ум затупился – не чую. Я так думаю, неспроста это…

Пала пожал плечом, но Виль не успокаивался:

– Раньше жрецы к Солнечной дважды в год поднимались, подарки относили. Дед рассказывал – когда из болот двуголовы полезли, она сама к нам спустилась – и отогнала… – Виль задумчиво прицокнул языком. – Неправильно это – дорога на гору есть, а никто по ней не ходит. Пала… Мы же тогда почти до конца поднялись.

– Да я помню.

– А я вот – не помню почти ничего…

Еще бы ты помнил, подумал Пала, глядя на приятеля. Вспыхнула старая боль в обмороженных много лет назад пальцах. Виль помнит только, как люди отворачивались, когда он звал на Гору. И как кривились, когда говорил – Солнечная не знала, с Солнечной что-то случилось, и ей самой нужна помощь, иначе бы пришла, защитила. И как орал, что Зверь, может быть, первым делом пожрал Деву – и люди должны хотя бы отдать последние почести. И как ему смеялись в лицо, тоже помнит, бедняга…

И страшный ледяной ветер помнит, и снег, и как мы задыхались, хватая ставший вдруг едким воздух. И как сквозь пургу слепило солнце. Как повернули назад. Только не помнит, почему. И считает Палу слабаком, сдавшимся на полпути…

Они стояли на вершине, болезненно щуря слезящиеся глаза, и растерянно оглядывались, а потом Виль с радостным криком бросился вперед, и Пала увидел вход – наполовину заметенную дыру. «Все правильно, – подумал он, – сюда Солнечная прячется по ночам». Виль уже разбрасывал снег голыми руками, всхлипывая и хрипя, и Пала бросился помогать. Под сугробами обнаружились ступеньки, и, спустившись, друзья оказались в небольшом зале. Пала огляделся, и сердце ухнуло в пустоту.

– Ты хотел поговорить с Солнечной о Звере, Виль? – натужно рассмеялся он. На сером каменном полу стояла чаша, и половина ее была ослепительно-золотая, а половина – черная, как ночь. Как Зверь. Пала небрежно покопался на дне и показал Вилю испачканные пальцы.

– Сюда жрецы складывали подарки. Фрукты там, цветы… что они еще сюда таскали.

– А где Солнечная? – медленно спросил Виль.

– А Солнечной здесь нет, – ответил Пала. – Больше нет.

Виль загнанно озирался, его взгляд всполошенно скользил по стенам, покрытым росписями. Солнечная Дева и Темный Зверь. Солнечная, превратившаяся в Зверя. Зверь, превратившийся в Солнечную.

– Пойдем отсюда, Виль, – позвал Пала. – Теперь понятно, почему жрецы не отправили гонца на Гору.

– А остальные… знают? – медленно спросил Виль. Пала покачал головой.

– Ну откуда им? Люди просто обижены на жрецов. А еще… Виль, я думаю, большинство людей просто не верят в Солнечную. Я сам не до конца верил.

– А теперь? – губы Виля тряслись.

– А теперь – верю, – ответил Пала. – Зверя-то я видел своими глазами…

Пала помолчал, рассматривая стены и запоминая.

– Надо возвращаться, Виль. Пойдем домой.

Они спускались, выворачивая ноги в снегу. Ветер разъедал кожу, вымораживал память. «Они ничего не знают! – орал Виль, перекрикивая ветер. – И я тоже не хочу ничего знать! Зачем мы сюда пришли, Пала?»

Пала не отвечал. Мысли ворочались все тяжелее, и Пала с ужасом понимал, что уже не помнит, как выглядела чаша с подношениями. В голове остались одни слова, и этих слов с каждым порывом ветра становилось все меньше. «Солнечная милосердна, – усмехнулся Пала, – даже после смерти она милосердна». Он нахмурился, пытаясь сообразить, почему это удивляет.

Виль поскользнулся и с размаху сел в сугроб.

– Не хочу ничего знать! – снова закричал он. – И ты не должен ничего знать! Нам просто почудилось! Мы не дошли до вершины, ты, слабак, бумажная крыса, из-за тебя не дошли! – Виль потянулся, скрюченными пальцами хватая друга за полы. Пала отпихнул его ногой, присел рядом, отворачиваясь от ветра. Вытащил из-за пазухи кусок светлой мягкой коры, припасенный на растопку. Подул на замерзающие пальцы и неуклюже выцарапал ногтем:

«У Солнечной были сторона светлая и темная. Когда Дева обернулась темной стороной и спустилась к людям, ее убили».

На коре еще оставалось место. Пала добавил:

«Милосердие Девы бесконечно».

Сжав кору в кулаке, он покосился на Виля. Коваль сидел в снегу, пряча голову в колени, и тихо подвывал. Пала прислушался. «Не дошли, смертные, не дошли». – «Эй», – тихо позвал писарь. Виль поднял заплаканное лицо. «Не увижу Солнечную Деву, – сказал он, отчаянно кривясь, – тепло ее взгляда… золото волос… как же так? А Зверь сам пришел…»