Елена Хаецкая - Желтый камень Зират

Мужчина и девочка обогнули медные ряды и теперь шли мимо навеса, под которым торговали рабами. Торговля шла вяло. Люди под навесом дурели от скуки и старались заснуть. Мартин отвернулся, чтобы не видеть этих голых изможденных тел. А девчонка, напротив, с интересом разглядывала тупые рожи рабов. Словно выискивала среди них своих родственников. Взгляд у нее пронзительный, как будто она глядит прямо в тайные мысли другого человека и быстро перебирает их: есть ли там что-нибудь нужное для нее, Дин?

Один из тех, кто лениво глазел на прохожих, неожиданно придвинулся к краю навеса и толкнул ногой под колено уличную плясунью. Девочка потеряла равновесие и упала. С грохотом и звоном узел с битым стеклом выпал из рук Дин. Стекло рассыпалось.

Дин вскочила на ноги. Впервые в жизни Мартин увидел, что она умеет сердиться. Бледное лицо Дин слегка покраснело, глаза не были больше ни бездонными, ни загадочными: в них засветилась обыкновенная человеческая злость, и Мартина это порадовало.

Раб, толкнувший Дин, покатывался со смеху. Хоть какое-то разнообразие. Переступая через тела спящих, к нему уже шел торговец. Похоже, раба это мало беспокоило.

Присев на корточки, Дин начала быстро собирать осколки. Мартин с досадой смотрел на ее мелькающие над пылью руки.

Внезапно раб сказал:

— Я помогу вам, госпожа.

Он выбрался из-под навеса и тоже принялся собирать стекла.

Мартин вздрогнул, услышав его южный выговор. Ошибиться было невозможно. Уже несколько лет Мартин не встречал своих земляков. И вот — первый алан за четыре года. Грязная личность с веревкой на шее, неопределенного возраста, битая-перебитая, клейма негде ставить.

Мартин снова недовольно покосился на свою напарницу, однако возражать ей не решился. Она-то свободна, как ветер. Если Мартин вздумает ее поучать, то Дин просто уйдет и не вернется. И тогда — прощайте, надежды! Поэтому молчи, Мартин, смирись и жди, пока она соберет свои стекла.

Наконец она выпрямилась, перекинула косу со спины. Семь медяков, звякнув, упали на плоскую грудь. Кажется, благодарит раба за помощь. А он стоит, облизывая порез на пальце. Сутулый, худой. Даже рядом с девчонкой заметен его маленький рост. Раскосые глаза Дин медленно скользят по жалкой фигуре, и вдруг выражение лица девчонки меняется, словно она что-то такое в нем заметила необыкновенное.

И торговец замер, а ведь шел сюда с определенной целью — спустить с наглеца шкуру. Замер, потому что почуял покупателя. Носом чует, а глазам не верит. Ведь это уличная плясунья, которая ходит босая по битым стеклам. С какой стати ей выкладывать денежки? Ей и на еду, поди, не хватает.

Мартин ухмыльнулся. Напрасны твои надежды, толстяк, мысленно обратился он к торговцу, я ни гроша девчонке не дам, что бы она мне там ни говорила. Не дам и все тут. Мало ли что ей взбредет в голову.

Дин повелительно протянула руку к рабу.

— Иди сюда, — сказала она, и он послушно шагнул вперед. Она еще раз пристально посмотрела на него, потом перевела взгляд на торговца.

— Кто он? — спросила Дин.

— Алан, дочка, — ответил торговец. Мартина поразил дружеский тон, которым разговаривал с нищей девчонкой этот бессердечный человек. А ведь знает, что она спрашивает из простого любопытства. — Аланы все строптивы,

— добавил торговец, — но этот — сущее наказание. Другой бы на его месте давно подох, а этот только злее становится.

— Откуда он?

— Вроде, пленный, из наемников, — пояснил торговец. — Мне его продали в Кайаб-Сэба, на мельнице.

Девочка немного помолчала, потом положила свой ковер на землю и жестом подозвала Мартина. Мартин послушно подошел, всей душой желая только одного: чтобы вся эта глупость поскорей закончилась.

— Сколько ты хочешь за него? — спросила Дин торговца.

— Двенадцать серебряных.

— Девять, — предложила она деловито. Это было значительно больше того, что стоил заморыш алан.

Торговец согласно кивнул.

Великие боги Серых Стен, когда она прекратит свои дурацкие расспросы? Я не дам тебе денег, не дам. Можешь и не просить.

Дин и не просила. Она просто протянула Мартину раскрытую ладонь, и он покорно, как телок, отсчитал в нее девять серебряных монет.

Торговец тычком выставил алана из-под навеса. Девочка снова взяла свой узел. Изнывая от злости, Мартин двинулся навстречу скудному обеду. Никакой баранины, теперь уже навсегда. Один только рисовый отвар. Пока Мартин не купит себе лошадь. А теперь еще раба извольте кормить. Зачем мне раб? И зачем он этой дурехе? Пусть сама его кормит. На те медяки, которые звенят у нее в косе.

Мартин сунул руку в карман и вытащил несколько вялых листьев ката. Вообще-то жевать кат здесь разрешают только после вечерней зори, но он, Мартин, не собирается никого спрашивать, что и когда ему делать.

Надежды на то, что невольник проявит знаменитую строптивость и сбежит нынче же ночью, не оправдались. Проснувшись в грязной ночлежке, Мартин чуть не застонал от разочарования: алан спал на том самом месте, где ему было велено. Ну да, подумал Мартин, если он сбежит, то кто станет его кормить? Он мрачно посмотрел на тощее тело, распростертое на облысевшем ковре. Уморить такого не удастся.

Мартин пнул его ногой, чтобы разбудить, и показал головой на дверь. На пороге раб замешкался, и Мартин в сердцах толкнул его в спину, а потом брезгливо обтер пальцы об одежду. Пригнувшись, Мартин вышел из ночлежки и сразу увидел свою напарницу. Она сидела, скрестив ноги, прямо в пыли и грызла лепешку, держа ее обеими руками. Лепешка тянулась, как резиновая.

Обычно Дин уходила ночевать в лавку к старой Афзе, которая торговала редкостями, лекарствами, амулетами и благовониями. Мартин-Перес был уверен в том, что Афза не получала от маленькой плясуньи ни гроша. У девчонки просто не водилось денег. Скорее всего, старуха просто боялась ее.

Девочка кивнула Мартину в знак приветствия. Мартин подсел к ней и, сняв с пояса флягу, подал ей. Она глотнула и вернула Мартину флягу. Мартин приложил горлышко к носу. Вода была, по правде говоря, не очень свежая.

Дубина раб стоял перед ними, слегка склонив голову. Мартин догадывался, что он голоден, и мысленно злорадствовал.

Девчонка разорвала свою лепешку и большую часть протянула рабу. Тот помедлил, но взял.

— Садись, — сказала Дин спокойно.

Мартин инстинктивно отодвинулся. Раб сел и начал есть, давясь и вздрагивая.

— Как тебя зовут? — спросила его Дин.

Лично меня это интересует в последнюю очередь, подумал Мартин, однако ему волей-неволей пришлось принять к сведению, что свои девять кровных серебряных монет он выложил за человека по имени Исангард и что этому Исангарду, видите ли, двадцать три года.