Светлана Багдерина - Приз лучшему барду

— М-м-м? — недоверчиво наклонил голову хозяин.

— …но к площади ближе, по правде, — торопливо уточнил Гарри. — Состязаться менестрели выходили на помост перед королевским столом. Когда настала очередь, пошел и я. Что этот идиот за мной с губной гармошкой увязался, я только раскланявшись увидел… Но громкий успех мы всё же имели.

— Да? — ядовито ухмыльнулся трактирщик.

— Да… — кисло поморщился бард. — Гости свистели — оглохнуть можно… Если бы я был на месте короля, то выгнал бы себя пинками на третьем же аккорде. За пределы страны. Хотя он-то так и намеревался сделать… по лицу его видел… но принцесса не позволила. Понравился я ей. Потому что она с меня, пока я пел, глаз не сводила, а под конец так и вовсе в слезы ударилась. Чтоб мне сдохнуть, правда! Раскланялся я… и этот дурень тоже… убил бы… и на место на свое пошел. И не успели нам две перемены блюд принести, как к болвану моему старуха-служанка украдкой подходит и что-то в руку сует. Но я углядел — записка, и отобрал сразу. Это ж понятно, для кого она, и нечего кому попало ее граблями немытыми лапать. А в записке… вы не поверите!

— Да? — ресторатор иронически усмехнулся и с намеком провел пальцем по краю грязной тарелки.

Бард состроил обиженную мину.

— Это была записка от самой принцессы, между прочим… И она приглашала меня встретиться в оранжерее в два часа ночи!

— Ха! — издевательски фыркнул хозяин, и аудитория согласно закивала.

— Да чтоб вам провалиться, если я вру! — клятвенно вытаращил глаза музыкант.

Посетители неуверенно переглянулись, ухватились на всякий случай покрепче за скамьи, но нетерпеливо замотали головами: давай дальше!

Менестрель вздохнул театрально, скривил губы в мечтательной усмешке, навалился грудью на стол и с придыханием продолжил:

— Я немного опоздал, а она уже была там… Пламенная и нежная, выбежала она мне навстречу с горящими глазами и раскрытыми объятьями и я, как истинный джентльмен, тут же запечатлел страстный поцелуй на ее вишневых губах…

— Ивонна, принимай помощника! — привстал и выкрикнул трактирщик.

— Уж пошутить нельзя! — нервно дернул плечом Гарри, зыркнул искоса в сторону выглянувшей из кухни посудомойки, потупился хмуро и продолжил: — Нет, в оранжерею-то я приперся… Как дурак. Прождал ее до трех. Потом до четырех. Потом до пяти…

— И что, совсем никто не пришел? — посочувствовал сосед напротив.

— Ну, почему же «никто»… Мой лопух заглядывал. Хоть одно доброе дело сделал. Плащ забрал. Сказал, что он скрывает мой модный камзол и дорогие кружева… То есть, своеобразный богемный стиль одежды, — не дожидаясь очередного призыва к Ивонне, торопливо поправился бард.

— А принцесса?

Певец усмехнулся.

— Не знаю. Может, тоже приходила. Я после пяти ударов городских часов отдохнуть присел под бананом, да заснул. Просыпаюсь я от того, что меня трясёт за плечи жених и дурным голосом спрашивает, что я тут делаю. Ну я, как порядочный человек, рассказал все, как было, и честно изъявил согласие жениться на ней вместо него. А он мне — в ухо. Я, конечно, не стерпел, сгреб нахала за грудки, и сломал его тупой башкой банан, потом апельсин, потом баобаб…

— Герцогской-то?! — расхохотался ресторатор, мгновенно поддержанный дружным гоготом посетителей.

Гарри сдулся.

— Ну, он моей… какая разница… Растение-то пострадало. Но их было численное преимущество! А не то бы я…

Аудитория скептически усмехнулась, трактирщик демонстративно приподнялся в поисках застывшей у входа на кухню посудомойки, и менестрель скис еще больше.

— А не то бы я убежал…

Сосед напротив сочувственно похлопал его по плечу. Поэт вздохнул уныло и продолжил:

— А потом меня откачали. Начали про записку спрашивать. Она в плаще. Про плащ — он у ученика. Про ученика… И тут я узнаю, что стража на воротах ночью, часа в три, его выпустила. Ну, и меня. Заодно. По плащу узнали. Он у меня на заказ шитый был, желтый, зеленым вамаяссьским барсом подбитый… Я был пьян, мычал и разговаривать ни с кем не хотел. А ученик сказал, что я обиделся, потому что меня плохо встретили, и по сей причине не желаю оставаться ни минуты лишней… А потом меня — того меня, который в оранжерее, не того, который в плаще — заковали в кандалы и заточили в темницу в самой высокой башне… Но я оттуда сбежал, конечно. Обычная история. Перетер оковы, перепилил решетки струнами, оглушил стражника и спустился по простыне.

— К твоему сведению, в королевском дворце нет башен, а тюрьма так вообще в подвале, — желчно сообщил мастер Варас. — И что ты скажешь на это?

— Ну, значит, это была не башня… Думаешь, я помню? — мрачно огрызнулся музыкант. — Если бы тебя в камере опоила сонной дрянью неизвестная старуха, а потом какие-то мужланы сбросили с телеги на кладбище среди ночи, я бы поглядел на тебя, как ты башни разглядывал… Вот он, приз лучшему барду… Мордой в грязь и сапоги спереть…

— А в твоем плаще кто тогда был? — недоуменно высказал мучавший его уже несколько минут вопрос сосед напротив.

— Да я уже всё передумал, пока рассказывал… — вздохнул певец, подался вперед и заговорщицки обвел всех торжествующим взглядом, — …и пришел к выводу, что это была принцесса! Что, на самом деле, она не ушла в монастырь, а сбежала со своим лотранцем, которого я, сам не ведая, во дворец провел! Должно быть, он тайно пробрался в Мюхенвальд, чтобы вырвать даму сердца из лап конкурента… Вы бы видели, какой аристократический у него был вид, какие умные, пронизанные печалью ускользающей любви глаза!.. А старуха… тогда старуха — сообщница принцессы! Да, теперь я припоминаю — это была та же бабушка, что приносила записку, наверняка, благородная леди, переодетая служанкой!.. Материал для баллады — первый сорт! Дамы рыдают! А мужланы с повозкой, тогда, конечно, будут ни кем иными, как отважными…

— Хватит врать! — возмущенно грохнул по столу кулаком трактирщик. — Я тебе сказал: посуду будешь мыть! Ивонна, чего встала, забирай своего подруч…

Но, не успел он закончить, как дверь снова распахнулась, и в трактир вбежал мальчишка.

— Мне нужен Гарри… мини…сингер! — ищущим взглядом обвел он застывшие лица.

— Вот он, — сосед напротив услужливо ткнул в съежившегося перед неминуемым ночным заплывом в мыльной лохани барда.

Мальчик подбежал к поэту, хлопнул ему на колени большущий мягкий желтый тюк, забрызганный грязью, сгреб со стола пирог и рванул обратно в ночь, выкрикнув на бегу:

— Это одна старуха велела передать!..

— Какая старуха, кто?.. — загомонили было посетители, но зарождающийся гвалт заглушило изумленное восклицание развязавшего тюк менестреля: