Урсула Ле Гуин - Хозяйка замка Моге

— А мне казалось, — сказал Андре с изумлением, точно делая открытие, — женщины по большей части и выходят замуж именно для того, чтобы свободу обрести.

— Значит, этим женщинам нужно меньше, чем мне. Что-то во мне есть такое, там, внутри, твердое и сверкающее одновременно — ну как мне это вам описать? Это живет во мне и все же как бы не существует; это мое, и именно я должна пронести это по жизни, но оно не принадлежит мне, и я не могу передать это никому.

Интересно, она говорит о своей девственности или же о своей судьбе? Она очень странная, думал Андре, но сколь трогательна, сколь возвышенна эта ее странность. Какими бы самонадеянными и наивными ни были ее утверждения, она безусловно в высшей степени достойна уважения; и хотя теперь ему было запрещено любить ее страстно, она все же поразила его в самое сердце, в самое средоточие нежности — первая из женщин, которая оказалась на это способна. Она пребывала в его душе в полном одиночестве — и сейчас тоже стояла с ним рядом, но как бы совершенно одна.

— А вашему брату известны ваши намерения?

— Бранту? Нет. Мой отец очень добрый человек, а Брант нет. Если отец умрет, Брант силой заставит меня выйти замуж.

— Значит, у вас нет никого…

— У меня есть вы, — сказала она и улыбнулась. — А потому я должна отослать вас прочь. Но друг есть друг, и не важно, далеко он или близко.

— Далеко ль я буду, иль близко, позовите меня, принцесса, если я вам понадоблюсь. Я приду. — В его голосе зазвучала вдруг пылкая страсть и достоинство; он точно давал ей обет — так лишь в ранней юности мужчина способен целиком посвятить себя редчайшему и опаснейшему из чувств, его охвативших. Она смотрела на него, потрясенная, на минуту пожалев о своей нежной и неосторожной гордости, и он взял ее за руку, точно заслужил право на это. Перед ними несла свои воды река, и воды ее в закатных лучах казались красными.

— Да, я непременно позову вас, — сказала она. — Я никогда еще не испытывала такой благодарности к мужчине, князь Андре.

Он ушел от нее, преисполненный восторга и восхищения; однако, едва добравшись до своей комнаты, бессильно рухнул в кресло: его внезапно охватила смертельная усталость, он с трудом сдерживал слезы и часто моргал.

Так они встретились впервые — на ветру, на крыше замка, в золоте закатных лучей. Им было по девятнадцать. Потом Калинскары вернулись домой. Миновало четыре года, и на второй из них, в 1640-м, началась великая битва за престол, известная как Война Трех Королей.

Как и большая часть знатных, но небогатых дворянских семейств, Калинскары приняли сторону претендента, герцога Дживана Совенскара. Андре вступил в его войско и к 1643 году, когда они упорно продвигались по провинции Мользен к Красною и брали один город за другим, получил чин капитана. Именно ему Совенскар поручил осаду последней твердыни сторонников короля на восточном берегу реки Мользен — города и замка Моге. А сам стал пробиваться к столице, намереваясь захватить трон и корону. И вот однажды, в июне, Андре лежал на поросшей жесткой травой вершине холма, опустив подбородок на руки, и осматривал раскинувшуюся перед ним долину, серо-голубые крыши города, стены замка, вздымавшиеся из зелени каштанов, точно из прибрежной волны, круглую башню и сверкавшую вдали реку.

— Ну, где поставим тяжелые пушки, капитан?

Старый князь давно умер, а Брант Могескар был убит еще в марте на востоке страны. Если бы тогда король Гульхельм послал войска через реку, чтобы защитить своих сторонников, его соперник, возможно, не скакал бы сейчас верхом в Красной, твердо рассчитывая получить трон и корону. Однако помощь не поступила, и теперь замок Могескаров был осажден. Сдаваться его защитники не желали. Один из лейтенантов Андре, прибывший в Моге несколько дней назад с кавалерийским взводом, предложил Георгу Могескару переговоры, однако самого принца ему даже увидеть не удалось. Его принимала принцесса, девушка очень, по его словам, хорошенькая, но твердая как сталь. От переговоров она отказалась. «Могескары в торги не вступают. Если замок будет осажден, мы станем держать оборону. Если вы сторонники претендента, то мы дожидаемся здесь своего короля и будем ждать его».

Андре по-прежнему изучал рыжевато-коричневые стены.

— Итак, Сотен, главное решить, что мы будем брать первым — город или замок?

Но главная проблема была вовсе не в этом. Она оказалась куда страшнее.

Лейтенант Сотен присел на траву рядом со своим капитаном и надул свои и без того округлые щеки.

— Сперва замок, — сказал он. — Мы потеряем не одну неделю на штурм этого города, а потом окажется, что замок-то еще не взят.

— Вы рассчитываете разрушить эти стены с такими пушками, как у нас? А между тем, стоит нам взять город, и в замке тут же примут наши условия.

— Капитан, эта женщина в замке ни за что никаких условий не примет.

— Откуда вы знаете?

— Я ее видел!

— И я тоже, — сказал Андре. — Пушки мы поставим вот здесь, напротив южной городской стены, и завтра на рассвете начнем артиллерийский обстрел. Нас просили во что бы то ни стало взять замок, не разрушая его. Что ж, придется ради этого пожертвовать городом. Выбора у нас нет. — Голос его звучал мрачно, однако в душе он чувствовал некий подъем. Уж он-то предоставил бы ей любой выбор: пусть выведет свои войска из этого безнадежного сражения, пусть докажет, на что она способна, пусть воспользуется тем мужеством, которое тогда ощущала в своей груди, как нечто твердое и сверкающее, точно меч, таящийся в ножнах.

Он ведь был вполне достойным претендентом на ее руку, человеком сходного темперамента, мужества и храбрости, однако она его отвергла. Что ж, справедливо. Ей ведь нужен был не возлюбленный, а противник, а он представлял из себя противника действительно сильного, достойного. Интересно, а вспомнит она его имя, если кто-то случайно назовет его? Если кто-то в замке скажет ей: «Осадой руководит капитан Калинскар»? «Андре Калинскар?» Она, возможно, нахмурится, узнав, что он принял сторону герцога, а не короля, но все же в глубине души будет довольна таким противником.

Город они взяли — ценой трехнедельных боев и множества человеческих жизней. Впоследствии, уже став маршалом королевской армии, Калинскар в пьяном виде любил повторять: «Я могу любой город взять! Я же взял Моге». Стены города были замечательно укреплены, арсенал замка казался неистощимым, а защитники Моге сражались с поразительной самоотдачей и твердостью. Они выдерживали артиллерийские обстрелы и бесконечные штурмы, голыми руками тушили пожары, питались буквально святым воздухом и в последних тяжких боях врукопашную бились за каждый дом — от городских ворот до предзамковых укреплений; а будучи взяты в плен, повторяли: «Только ради нее».