Алена Даркина - Убывающая луна: распутье судьбы

Рекем отправился в указанном направлении. Комната оказалась чистой, но очень скромной. Стены недавно побелили, потолочные балки нависали так низко, что казалось, он вот-вот стукнется о них головой, хотя высоким ростом не отличался. Освещалась комнатушка и днем, и ночью чадящей свечой — окон, даже самых простых, затянутых бумагой, здесь не предусмотрели. Не сделали и камина, так что зимой тут наверняка холодно. Из мебели — стол, стул, да узкая кровать. Едва ли кто-то предложил бы ему такую комнату раньше. Но теперь, когда арестовали мать…

Он отогнал невеселые мысли, снял плащ и повесил на гвоздь. Умылся в небольшом медном тазу, стоявшем нас столе. Пригладил волосы. Если графиня Зулькад хочет видеть его сегодня, больше он никак себя в порядок не приведет. Посидел в задумчивости на стуле. "Что сказать ей? "Хозяйка добрая"… — с иронией вспомнил он слова конюха. — Добрые люди не берутся быть надсмотрщиками у невинных людей. Скорее всего, доброта оттого, что вторую жену короля Манчелу казнили, а первая до сих пор жива. Теперь никто не знает, что будет с принцессой. Вдруг ее вернут ко двору, и она обретет прежнюю власть? Что тогда станет с графиней? Вот она и добрая. По крайней мере, нескольких человек по просьбе принцессы король помиловал. Это о чем-то говорит".

Негромкий стук прервал его размышления, он вскочил.

— Господин… — конюх приоткрыл дверь. — Графиня ждет вас.

Бернт еще раз пригладил волосы и вышел в коридор. Щутела с тем же фонарем в руке показывал дорогу. Вскоре конюх толкнул какую-то дверь, стало светлее от свечей, горевших в подсвечниках на стенах, — господскую часть освещали лучше. Коридор расширился, под потолком Рекем разглядел лепнину. Конюх остановился у одной из темных дверей, явно не менявшуюся уже много лет, постучал и тут же приоткрыл.

— Госпожа, граф Бернт, — объявил он.

— Пусть войдет, — в женском голосе слышался звон металла.

Щутела толкнул дверь, сделал приглашающий жест, а сам остался снаружи.

Рекем шагнул внутрь. Его ожидала "хозяйка" — леди Зулькад. Женщине едва исполнилось сорок, а морщинки уже легли возле глаз и рта — слишком много забот лежало на ее плечах. Из-за высокой прически она казалась еще выше и сухощавей, в точности повторяя силуэт кипариса, росшего в Лейне. Строгое темно-синее платье закрывало и горло, и руки, несмотря на летнюю жару — с тех пор, как на королевской охоте погиб ее муж, она всегда одевалась так. Кабинет был очень маленький — в его замке такие комнаты оставляли слугам. Все, что тут умещалось, — это секретер слева у стены с медной фигуркой лошади на верху, небольшой столик напротив входа за спиной графини, да пара мягких стульев. Пожалуй, лишь они покупались недавно и были достойны служить мебелью для знатной семьи. От остального веяло древностью. Обои выцвели, и рисунок на них почти не проглядывался. Из-за того, что в большой железной люстре, висевшей под потолком, зажгли не все свечи, дальняя часть узкой комнаты терялась в полумраке.

— Добрый вечер, леди Зулькад, — Рекем склонил голову. — Извините, что так поздно. Задержался в дороге.

— Добро пожаловать, граф, — женщина поджала губы, показывая, как ей не нравится это вторжение. Так ведь Рекем не к ней прибыл. — Как мне передали, вы хотели видеть леди Шедеур?

Тоненькая фигурка в шелковом коричневом платье шагнула из темноты так стремительно, что Рекем сделал шаг назад.

— Я не леди Шедеур, — горячо возразила светловолосая девушка. — Я принцесса Мирела и требую, чтобы вы называли меня полным титулом.

— Леди Шедеур, — сузила глаза графиня, — я думала, хотя бы при графе вы будете…

Закончить она не успела. Рекем склонился на одно колено и склонил голову, чтобы как полагается приветствовать королевскую особу.

— Ваше высочество… — чуть слышно промолвил он.

Пусть король выгнал ее мать из дворца, пусть он требует признать дочь незаконнорожденной, но все, даже графиня Зулькад понимают, что это наглая ложь. И никто, никогда не сможет изменить того, что Мирела — дочь короля Манчелу, единственная принцесса крови* в стране.

*Принцесса крови, принц крови — на Гоште этот титул принадлежит детям короля, которые по закону трон не наследуют.

Совсем недавно уже за такое обращение человек мог попасть на плаху. Сейчас формально ничего не изменилось, кроме того, что после казни ведьмы Сайхат, второй жены короля, принцесса вновь стала переписываться с отцом. Но дерзость Рекема сбила с толку графиню и она, передернув плечами, заявила.

— Я позволяю вам переговорить не больше четверти часа. Его величество король Манчелу дал мне четкие указания относительно содержания леди Шедеур…

— Я принцесса Мирела!

— И если вы будете нарушать королевский указ, мне придется немедленно доложить об этом его величеству, — после этого она быстро покинула комнату.

Граф слушал это все также стоя на одном колене. Как только дверь за женщиной закрылась, тон принцессы изменился.

— Встаньте, граф Бернт, — попросила она устало. Бернт поднялся и украдкой взглянул на нее. Тонкие, очень нежные черты лица. Волосы собрали у висков, но они свободно падали на спину золотой волной. Голубые как у отца глаза при неярком освещении приобрели глубокий, синий цвет. — У нас такое каждый день, — чуть виновато объяснила она. Мой духовник учит меня, что если я промолчу хотя бы один раз и не потребую, чтобы меня называли принцессой, ничто уже не сможет изменить мою участь. Я все-таки стану незаконнорожденной дочерью. А ведь это несправедливо, она опустилась на стул, а графу указала на другой. — Садитесь.

— Ваше высочество, — запротестовал он, — по этикету…

— Боже мой, о чем вы? — горько воскликнула она. — Какой этикет? Меня унижают уже семь лет, и теперь я должна слушать единственного человека, оказавшего мне почтение, стоя? Не спорьте, пожалуйста! Садитесь немедленно.

Рекем едва заметно улыбнулся и исполнил приказ. На первый взгляд девушка была такой хрупкой, что казалось, стоило крикнуть, и она упадет в обморок. Но теперь стало понятно, как она смогла сопротивляться королю и ведьме Сайхат, его жене, столько времени. За это время королеве Езете, первой жене Манчелу, и принцессе, ее дочери, не позволяли покидать стены замка, не давали деньги даже на необходимое, лишали верных слуг, не позволяли писать письма и видеться с друзьями. Сайхат с ведома короля с каждым годом ужесточала условия их содержания. Всех, кто проявлял милосердие к изгнанницам или называл женщин титулами, которых они лишились — жестоко наказывали. Лишь после казни Сайхат король стал обращаться с пленницами мягче, и многие все еще надеялись, что скоро он вернет их ко двору.