Роберт Говард - Зеркала Тузун Туна

— А вот это — зеркало будущего.

Кулл заглянул в него молча.

— Что ты видишь?

— Странный мир, — с трудом выдавил из себя Кулл. — Семь Империй обратились в прах и позабыты. Зеленые волны простираются над бездной, поглотившей вечные холмы Атлантиды, а горы Лемурии на западе стали островами неведомого моря. Странные дикари бродят по старым землям, а новые страны поднимаются из глубин. Древние святилища осквернены. Валузия исчезла с лика земли, а вместе с ней и все сегодняшние народы, те же, что пришли на их место, — чужеземцы. Они не помнят о нас.

— Время шагает вперед, — сказал Тузун Тун тихо. — Мы живем сегодня. Зачем нам заботиться о завтрашнем дне, или вспоминать о вчерашнем? Колесо вертится и народы возносятся и исчезают, мир изменяется и человечество возвращается к дикости, для того лишь, чтобы вновь возвыситься столетия спустя. Еще до возникновения атлантиды Валузия уже существовала, а до Валузии существовали Государства Древних. Да, мы тоже шли к высотам по следам предшествовавших нам исчезнувших племен. Ты, пришедший с зеленых приморских холмов Атлантиды дабы завоевать древнюю корону Валузии, ты считаешь мое племя древним, ибо мы владели этими землями еще до того, как валузийцы пришли с востока, в те дни, когда еще не появились люди в странах моря. Но люди были здесь и тогда, когда Племена Древних пришли сюда с пустошей, а перед теми людьми были и другие, и племя сменяло племя. Народы уходят и их забывают, ибо такова судьба человеческая.

— Да, — сказал Кулл. — Но разве не жаль, что красота и слава человека обречена исчезнуть, словно дымка над летним морем?

— Зачем жалеть, раз такова их судьба? Я не скорблю о былой славе моего народа, не тружусь ради тех народов, которым суждено прийти. Живи сегодняшним днем, Кулл, живи сегодняшним днем. Мертвые мертвы, а неродившиеся еще не существуют. Что тебе до того, что люди позабудут тебя, раз ты сам позабудешь себя в молчащих мирах смерти? Смотри в мои зеркала и будь мудр.

Кулл повернулся к другому зеркалу и заглянул в него.

— Это зеркало величайшего волшебства. Что ты видишь в нем, Кулл?

— Ничего, кроме себя самого.

— Приглядись внимательно, Кулл. Это и вправду ты?

Кулл вгляделся в огромное зеркало и его двойник глянул на него из туманных глубин.

— Встав перед этим зеркалом, я вызвал этого человека к жизни, — задумчиво прошептал Кулл, уперев подбородок в кулак. — Это выше моего разумения, ибо впервые я увидел его в спокойных водах озер Атлантиды, а потом часто встречал его взгляд в оправленных золотом зеркалах Валузии. Он — я, тень меня самого, часть меня. Я могу призвать его к существованию или заставить исчезнуть по моей воле. И все же…

Он замолчал. Странные мысли кружились в его мозгу, словно призрачные летучие мыши во тьме пещеры.

— И все же, где он, когда я не стою перед зеркалом? Разве может человек так легко создать и уничтожить тень жизни и существования? Откуда я знаю, что когда я отхожу от зеркала, он исчезает в бездне Несуществования?

И, клянусь Валкой, кто из нас настоящий человек? Кто из нас лишь призрак другого? Быть может, эти зеркала — только окна, сквозь которые мы смотрим в другой мир. Думает ли он тоже, что и я? Быть может, я для него — лишь тень, отражение самого себя, как он — для меня. И, если я — всего лишь призрак, что за мир существует по другую сторону зеркала? Какие воинства сражаются там и какие цари правят? Этот мир — все, что я знаю. А ничего не ведая о каком-либо другом, как могу я судить об этом? Наверно, там зеленеют холмы и гремят прибоем моря, и на широких равнинах люди скачут на битву. Скажи мне, о обладатель высшей мудрости, существуют ли иные миры помимо нашего?

— Человеку даны глаза, чтобы видеть, — отозвался чародей. — Но чтобы увидеть, надо сперва поверить.

Текли часы, а Кулл все еще сидел перед зеркалами Тузун Туна, пристально вглядываясь в то, где отражался он сам. Иногда ему казалось, что он всматривается в мелкую воду, еле покрывающую мель, а иногда взгляд его тонул в неизмеримых безднах. Поверхности моря было подобно зеркало Тузун Туна. Оно то переливалось сверкающей рябью, как море под косыми лучами солнца или звезд ночи, когда никто не может проникнуть взглядом в его глубины, то было прозрачным, как то же море под прямым светом, когда у наблюдателя захватывает дыхание при виде неимоверных бездн, открывающихся его взгляду. Вот каково было то зеркало, в которое вглядывался Кулл.

Наконец царь со вздохом встал и удалился. И он вновь вернулся в Дом Тысячи Зеркал и день за днем приходил туда и сидел часами перед зеркалом. Его взгляд встречал взгляд отражения, на него смотрели его собственные глаза, и все же Куллу казалось, что он чувствует какое-то отличие — действительность, не принадлежащую ему. Час за часом пристально вглядывался он в зеркало, час за часом отражение вглядывалось в него.

Государственные дела были заброшены. Люди перешептывались, жеребец Кулла скучал в стойле, а воины Кулла, распустившись, бесцельно препирались друг с другом. Куллу ни до чего не было дела. По временам ему казалось, что он стоит на грани открытия некоей огромной, невообразимой тайны. Он больше не думал об отражении в зеркале, как о тени самого себя. Оно стало для него личностью, подобной ему внешне, но столь же далекой внутренне, как далеки полюса. Ему казалось, что отражение обладает собственной индивидуальностью, что оно не более зависит от него, чем он — от отражения. И день за днем Кулл становился все менее уверенным в том, в каком из миров он живет. Не был ли он лишь призраком, вызванным по воле другого? Не он ли сам жил в мире отражений, в мире призрачном, а не реальном?

У Кулла появилось желание пройти самому сквозь зеркало, чтобы повидать этот иной мир, но удайся ему пройти сквозь эту дверь, смог бы он возвратиться, или нет? Обнаружил бы он там такой же мир, как его собственный? Мир, чьим призрачным отражением был знакомый ему мир? Что было действительностью, а что — иллюзией?

Временами Кулл, словно придя в себя, дивился, как такие мысли и грезы могли прийти ему в голову, а по временам задумывался и над тем, рождаются ли они в его собственном сознании по его желанию или… Здесь его мысли начинали путаться. Его размышления были его собственными, никто не управлял его мыслями, и эти мысли были даже приятны ему, но хотел ли он этого? Не прилетали ли они и не улетали, как летучие мыши, не ради его удовольствия, а по приказу или воле… Кого? Богов? Женщин, прядущих нити судьбы? Кулл так и не пришел ни к какому заключению, ибо чем дальше он углублялся в рассуждения, тем больше плутал в глухом лабиринте запутанных суждений. Ни разу он не отдавался полностью этим мыслям, но теперь они преследовали его во сне и наяву, так что временами ему казалось, что он блуждает в тумане, и сны его были насыщены странными, чудовищными кошмарами.