Светлана Гольшанская - Коршунов след

Наверняка Ольва догадалась, что замуж Кирий не позовёт, как бы она ни унижалась. Не придёт — он уедет спокойно, придёт — ей же хуже будет.

Маруху, первую гулёну на селе, Кирий загодя на сеновал привёл. Рубаху задрал ей без лишних слов да за время, истомленное на берегу, отыгрался. Ольва в условленный час на порог взошла, видно, совсем стыд забыла. Испуганный взгляд васильковых глаз, приоткрытый рот и сдавленный всхлип стали песней Кирия. Зашёлся он последними ударами и излился в чужое, безразличное тело. Ольва всё стояла и смотрела на него. Кирий безжалостно расхохотался ей в лицо:

— Не нужна ты мне, дурёха сопливая, даже для забав на сеновале не нужна. Гулёна и та лучше будет.

Росные слёзы по щекам, закушенные до крови губы, взметнувшиеся косы и суматошный топот бегущих прочь ног въелись в память навсегда.

Уехал Кирий сразу, ни с кем не прощаясь. Шкура на нём горела, земля не держала. Чёрным Коршуном его в дружине прозвали. Первым в бой кидался, сабли ломал, голыми руками врагов душил, раненых не щадил, а после забывался в кабаках с продажными девками. А потом снова и снова в бою костлявую искал.

Старики повели за собой девушек, огибая лес, к хижинам на другом его конце. Парней направляли к жерди с разноцветными лентами: белые для жён, жёлтые для наложниц, красные для рабынь. В сёлах больше белые брали, потому что стыдно это наложницу или рабыню иметь, да и девушек жалко. А вот в городе и княжеских хоромах о стыде и жалости не думали почти, больше об удали мужской.

Кирий пошёл вслед за женихом Ольвы. Высокий, узкогрудый, серые волосы под горшок стрижены. Гележ, кажется, так его звали. Прошлым летом у дома Верженя всё тёрся, видать, уже тогда девку заприметил. Кирия это не сильно волновало. Дохляк Гележ, оружия в руках не держал, крови не нюхал, правда, родители у него зажиточные. Вержень говорил, что хорошо бы дочка за такого пошла — как сыр в масле бы каталась.

Кирий обернулся на доброго дядьку. Вержень постарел, ссохся ещё больше за этот год и как будто ниже стал.

Может, ну его? Пожалеть их. Самого течение в полынью тянет, так зачем девку несчастную за собой тащить?

Гележ снял ленту.

— Оставь её. Мало что ли горя причинил, пёсья кровь? — презрительно бросил Кирию.

— Чтобы тебе досталась? Не надейся! — сплюнул тот, тоже сорвал ленту и спрятал за пазуху подальше от любопытных глаз.

Чёрные маски обрамлены сухой листвой, обмазаны кровью жертвенных животных. Защита от злых духов, только нужна ли она, если ты сам злой дух? Кирий всё же надел маску, что последней осталась лежать на лавке рядом.

Началось. Назад ходу не будет.

Пузатый, как бочонок кваса, староста выкатился на пригорок и принялся вещать зычным голосом. Про лес этот сказывал. В стародавние времена он всю землю от моря до моря покрывал. Вырубили его люди, оставили лишь клочки, чтобы духи там приютились и не тревожили людей понапрасну. Только в самую короткую ночь на солнцеворот дозволялось в лес ходить достойнейшим из мужчин. Ежели минуют они тёмную чащобу, отобьются от злокозненной нечисти и найдут заветный папоротников цвет, откроется им дорога к судьбе своей. Ежели нет, то плутать им там вечно.

На самом деле всё куда проще. До первого луча солнца нужно найти свою суженую в хижине на опушке с другой стороны. Тропа сама выведет, достаточно быть чистым душой и достойным, а если не выведет, придётся родителей невесты долго на свадьбу уговаривать и большой выкуп платить.

Впрочем, Кирия это не волновало. Не верил он ни в колдовство самой короткой ночи, ни в тропы лесные, ни в нечисть. Если надо, он через всё войско пелавов прорубится.

Вздохнул. Ну когда же? Нет сил ждать!

Закатилось солнце, запел охотничий рог, гулом разнёсся по округе, содрогнулась земля от дружного топота. Кирий бежал вместе со всеми, но стоило миновать опушку, как змеистые стежки разделили их по одному. С тропой Кирию не повезло: узкая, едва заметная, виляет, из земли узловатые корни торчат. Так и норовят за ногу прихватить. Темно вокруг, ни зги не видно, на острый сук напорешься — потроха наружу вывалятся. Но глаза обвыклись, слух обострился, выглянула полная луна и осветила путь. Ночь не пугала Кирия.

Волчьей тоской выл ветер, совиным уханьем будоражил слух, шелестел в нависших низко сучковатых ветвях. Из-за мощных стволов жёлтыми сполохами выглядывали хищные глаза. Ноги скользили и вязли, погружались по щиколотку в жижу, вынимались с чавканьем и неохотой. Словно Кирий в трясину угодил.

Грозный рык выдернул из зыбкого сосредоточенья. Дорогу заступили волки, оскалили зубастые пасти. Много. Зашевелились тёмные силуэты в кустах — спешили на подмогу. Кирий заскрежетал зубами от досады и выхватил саблю. Как с пелавами придётся дорогу прорубать, а не получится… Может, и к лучшему. Первого волка ударил клинком, отбросил ногой. Второй заскулил и отлетел прочь. Остальные вздыбили шерсть, задрожали, разрастаясь ввысь и вширь. Костяные шипы покрыли хребет и бока.

Волкодлаки! Бывает же нечисть на свете, бывает!

Пугаться времени не оставалось. Враги нападали всем скопом. Кирий рубанул одного, увернулся от следующего, нырнул под брюхо перекатом, меж задних ног проскользнул и дальше также путь прокладывал. Вырвался им за спины и побежал пуще прежнего, забыв об усталости. Смрадный дух догонял. Из чащобы лезли новые твари. Старики, покрытые мохнатой шестью до земли, замахивались кривыми палками. С ветвей длинноволосые русалки тянули ледяные руки. Бросались на спину козлобородые твари, лупили копытами по спине. От боли зубы стискивались до хруста, но Кирий продолжал отбиваться и бежать. Звериная ярость кипела в крови, вела нечеловечьим чутьём сквозь орды нечисти, колышущееся море, валами наступавшее на него. Стежка будто звала… или тот, кто стоял на её истоке. Тот, кто стоял на краю оврага. Тот, кто позвал его сюда. Не коршун — ворон. Мерзкие падальщики!

Тело горело от разбережённых ран. Кирий уже плохо различал происходящее. Цеплялся за заученные движения сабли, за рваный ритм бега, за дыхание и боль. Они не позволяли соскользнуть в беспамятство. Голос свербел в голове: «Коршун! Коршун! Не останавливайся, не сдавайся, иначе участь твоя будет во сто крат хуже».

Заскрипели дубы, вырывая из земли могучие корни. Ожили. Хватали с разных сторон за руки и за ноги, чтобы разорвать на части.

Кровь струилась по лицу, волосы липли на глаза, воздух резал горло.

За поворотом забрезжил огонёк. Кирий рванулся из последних сил, перекувырнувшись через голову, распластался посреди поляны. От удара об землю маска треснула пополам и развалилась. Орда замерла на подступах, оглядывалась, по ветру дёргались носы. Искали, но не находили. Кирий поднял половину маски. В отблесках пылавшего посреди поляны огня на обратной стороне проявились знаки. Не должно их быть, колдовские, явно, кто-то порчу наложил, чтобы нечисть привлечь. Не увидел бы своими глазами — не поверил.