Шимун Врочек - Фабрика уродов

— Не нравится мне все это, — раздраженно проворчал третий охотник, сидевший чуть поодаль.

Он убивал время, развлекая себя игрой с парными кинжалами-катарами. Два черненых — чтобы не блестели в темноте — клинка крутились в воздухе, выписывая фигуры и финты. Два маленьких стальных вихря. Перчатки, чтобы не мешали, умелец стянул и заткнул за пояс, обнажив кисти, на тыльной стороне которых были вытатуированы пять круглых пятен, вместе складывающихся в рисунок звериной лапы. Не то волка, не то шакала.

— На кого нас отправили охотиться? — не отвлекаясь от игры с кинжалами, бурчал третий. — Нормальные люди пережидают в постоялых дворах день, а не ночь, как эти…

— Значит, не хотят привлекать внимание, — откликнулся из скрадка стрелок со штуцером, тщательно (и не в первый раз) проверяя состояние замка и наличие пороха на полке.

— С такими-то лошадками? — нервно рассмеялся головорез с катарами.

— А что не так с лошадьми?

— Видел я этих лошадей. — кинжалы прекратили вращение. — Говорю же, от самого Ура карету вел… будь я проклят, если с ними дело чисто!

— Ты и так проклят, — скривил в темноте губы охотник с тигриными полосами на лице. — Так что не пори чушь и рассказывай, что видел.

— Прошлым днем они прибыли на постоялый двор Эрнульфа-гейворийца. Шли так шибко, что я сильно отстал. Пришлось по следу, нюхом идти. Нагнал только на остановке. Слугу по тихому прижал, он и наплел всякого. Сказал: верзила, что сопровождает карету, сам выпряг лошадей, не доверив это дело никому из прислуги. По правде сказать, те к ним и подойти боялись: звери — не кони. Шкура черная как ночь, глаза кровью налиты, хрипят, что твой медведь. Верзила сам завел обоих на конюшню, после чего велел вывести оттуда всех прочих лошадей. Эрнульф и постояльцы, было, в крик, но верзила кинул хозяину золотой, цыкнул на прочих, и все разом успокоилось. А потом он купил у Гейворийца ягненка и с ним под мышкой зашел в конюшню.

— И? — стрелок вытянул шею, пытаясь разглядеть собеседника сквозь сплетение веток.

Из-под ворота выглянула лента татуировки в два пальца толщиной, змеиным кольцом обвивавшая шею.

— Что «и»? — огрызнулся мастер кинжалов. — Слуга внутрь и не заглядывал, побоялся. Говорит, слышал только звуки, словно кто-то мясо на колоде рубит. А потом верзила вышел, вытирая руки. А ягненок остался в конюшне. Как сам думаешь: для кого?

— Лошади не жрут мясо, — убежденно сказал стрелок.

Змеиные кольца татуировки стали еще заметнее на побледневшей коже.

— Ага не жрут. А гремучие змеи не носят штуцеров, как ты… — съязвил рассказчик.

— Да я…

— Шшшш! — недовольно зашипел на товарищей тигролицый. — Чего раскудахтались? Что это меняет? Демоны у него там под видом лошадей, или магиматы, не суть важно. Мастера велели убить всех сопровождающих. Женщин, если будут, — захватить живыми. Все, что излучает магию — забрать. А раз велено, значит, будет сделано. Главное, чтобы Змей этого верзилу уложил наверняка. Тогда и некому будет с тварями управляться. Все, по местам.

Порох зашипел и взорвался, вытолкнув пулю из ружейного дула, рябого и выщербленного от частых выстрелов. Отдача лягнула Змея в плечо. Пороховое облако заслонило обзор, но стрелок знал — попал. Его пули всегда находили цель. Такой уж Тотем достался.

Товарищам дым от выстрела тоже не мешал. Они видели, как верзилу-кучера буквально сковырнуло с кареты, только огромные ножищи мелькнули в воздухе. Угольно-черные жеребцы, утратив правящую руку, пробежали еще несколько шагов, и, наткнувшись на препятствие, встали на дыбы. Могучие копыта замолотили воздух. Трое головорезов, засевших в засаде, могли бы поклясться — хоть на святом писании — что в глухом ржании, наполнившем воздух явственно слышались раздражение и злость. И вообще было в отзвуках ржания что-то совсем уж противоестественное. Как будто лошадиные глотки на самом деле силились издать свирепый рев…

Впрочем, если что-то такое и мелькнуло в головах троицы, времени осмыслить происходящее все равно уже не было.

Пришла пора действовать. Убивать.

Тигромордый, двигавшийся с грацией и ловкостью собрата хищника, первым выскочил на дорогу, бросился к карете, вцепился в дверцу, силясь выдрать ее с «мясом». У кого другого бы, может, и не вышло, но ему мистическая татуировка дала невероятную силу.

За ним следовал Шакал. Катары чернели в руках. Одним плавным движением головорез взлетел на козлы и зашарил руками, пытаясь нащупать поводья.

Змей положил штуцер и, рванув с перевязи пистолеты, ломанулся через ветки вниз, а затем — на дорогу, вслед за товарищами. Он благоразумно обежал карету сзади, не пытаясь проскочить мимо страшных коней. Жрут они там мясо или нет, а снести голову ударом копыта такие бестии вполне могли.

Свою роль в разыгравшейся на ночной дороге драме Змей знал прекрасно. Шакал не дает карете сдвинуться с места, Тигр займется ее пассажирами, а он — Змей — должен удостовериться, что возница убит. А то больно здоров мужик, как бы не вышло неприятностей. По мысли стрелка ему досталась самая непыльная работа. Жеребцы могут проявить норов, из кареты могут пальнуть в упор, а вот проверять подстреленного… это ж чистой воды формальность! Как уже говорилось, его пули всегда находили цель. Он не умел промахиваться. Такой уж То…

Глаза Змея вылезли из орбит, а рот наполнился кровью, когда несколько футов отточенной стали вошли в его живот и вышли со спины, пропоров кожаный колет с такой же легкостью, с какой шило протыкает ветошь. Пистолеты выпали из враз ослабевших ладоней. Стрелок попытался крикнуть, предупредить товарищей, но рука, сжимавшая огромную — подстать размерам возницы — шпагу, с неимоверной силой рванула ее вверх. Клинок великана раскроил внутренности убийцы и остановился, только заскрежетав по ребрам. Крик захлебнулся.

Змей почувствовал, что его ноги отрываются от земли. Он повис, наколотый на чудовищный вертел, точно поросенок.

Возница отшвырнул его, даже не пытаясь высвободить глубоко засевшую шпагу.

Ударившись о землю, Змей почему-то удивился: боль не такая страшная, какой должна бы быть. Он даже попытался подняться, оттолкнуться от земли, но тело не слушалось. Сознание начало мутиться. Мир накрылся исполинским ватным одеялом толщиной с гору.

Он еще успел услышать сдавленный крик Шакала, но посочувствовать товарищу уже не мог: боль, оказывается, припозднилась лишь на несколько секунд. А теперь она расцвела внутри языками адского пламени.

Змей навсегда расстался с привычной реальностью, погрузившись в мир страданий. И это был лишь первый шаг матерого убийцы и душегуба на пути в Ад.