Пола Вольски - Великий Эллипс

Натренированный слух адепта уловил легкое изменение ритма монолога, который он слушал вполуха. В выпуклых глазах его суверена поубавилось возбужденного блеска, и жесты начали терять свой пыл. Тема себя исчерпывала. Вскоре Мильцин IX ненадолго замолчал, нащупывая кульминационную ноту.

Невенской воспользовался моментом:

— Король желает отвлечься от своих многочисленных забот. Позвольте слуге его величества привилегию, разрешите внести некоторое разнообразие в ход беседы.

— А? О да, ты рвался мне что-то показать, не так ли? Ну, что это на сей раз?

— Огонь, Ваше Величество, — Ниц Нипер в роли Невенского набрал полную грудь воздуха и заговорил с привычным фальшивым акцентом, но его слова были правдивы — что касается его таланта или честолюбия, они были неподдельны.

— Я хочу показать вам чудо Искусного Огня.

— Искусный Огонь? Ну что ж, миленькое название, — согласился Безумный Мильцин. Он помолчал, очевидно, взвешивая необходимость дополнительных расспросов, и затем спросил. — Это какое-нибудь оружие, что ли?

— О да, сир, из тех, что имеют неограниченный спектр применения.

— Я не вижу необходимости в новых и более совершенных методах разрушения, — молниеносно парировал король. — У нас нет сейчас войны. Все воюют, но не мы. Полагаю, что вести войну — дорого.

— Есть определенного рода неизбежные расходы, едва ли чрезмерные, если учесть возможный доход от них, Ваше Величество. Мое открытие, конечно же…

— Вне всякого сомнения, оригинальное, но ты должен понять, что гонка вооружений — в прошлом. У меня нет на нее ни сил, ни вдохновения, я вырос, когда необходимость грубого вооружения отпала. Пожалуйста, не дуйся. Я очень хочу видеть тебя радостным сторонником моих духовных исканий.

— Я сторонник, — с жаром подхватил Невенской. — Это действительно так, я всей душой с вами. И потому с подобающей скромностью готов добавить, что мое открытие можно рассматривать как чудесный путь, по которому человечество пойдет вперед, — новый источник, новое направление, бескрайние просторы для исследований…

— Ну-ну! Не увлекайся, Невенской, — сдержал его король. — Тебя немного распирает, сам же чувствуешь!

— Ваше Величество, я не склонен к самонадеянности.

— Может, и нет, но я должен предостеречь тебя, этот твой так называемый «чудесный путь» очень похож на тупиковый.

— Но, сир!..

— Да брось ты изображать оскорбленного. Все твои выдающиеся коллеги слишком темпераментны, и это сбивает их с верного направления. И теперь ты должен признать это. Ключ к будущему лежит не в эксплуатации огня, взрывчатых веществах, атмосферных электрических разрядах и прочих подобного рода воспламеняющихся игрушках.

— Конечно же, нет, сир. — Страх, как вырвавшийся из засады зверь, болью впился в душу Невенского. Он почувствовал, что интерес благодетеля покидает его, как во время отлива волна оставляет берег в одиночестве, а вместе с этим нарастающим равнодушием его величества угасают слава и великолепие, богатство, безопасность. Его душа сжалась от ужаса.

— Ключ, — продолжал Мильцин, беззаботно слепой к страданиям ближних, — лежит в матримониальном слиянии магии и науки. Именно это великое соединение придаст миру форму и будет управлять им в будущем. И тот народ, который успешно овладеет силой этих близнецов, — народ, способный применить новые знания на практике в сфере транспорта коммуникации, — безусловно, станет выдающимся народом будущего.

И ни слова об Искусном Огне. Невенской почувствовал, что куски свиного сала, как проглоченные булыжники, давят на его желудок. Жар перца чили, как расплавленный свинец, жег внутренности. Кишки скрутило, на лбу выступил пот, но у него хватило сил ответить:

— Ваше Величество прекрасно описал грядущий Золотой Век. Данный момент, однако…

— Требуется освоить механизм управления транспортом, — продолжал гнуть свое король. — Вот первый шаг, необходимый на данном пути. Мой святой долг монарха — обеспечить ему руководство и поддержку. Тебе, мой друг, первому я доверю свою новую идею: я планирую провести экстраординарное мероприятие, призванное привлечь мировое внимание к этой архиважной проблеме.

— Восхитительно, сир. Вы говорите, экстраординарное мероприятие? Прошу позволения напомнить Вашему Величеству…

— Это будут гонки, — объявил Мильцин. — Лучшие из тех, которые когда-либо проводились, общедоступные, и пройдут они по значительно расширенному маршруту, я его сам составил. Никогда еще с таким удовольствием я не брался ни за одно дело. Невенской, это будет великолепно! Гонки пройдут по всем землям и морям, пересекут горы, леса и прочие труднодоступные местности, такие как страна Авеския, например, и вернутся назад. Придется преодолеть все мыслимые и немыслимые препятствия. Ха! Это будет потрясающе! Я решил назвать этот маршрут Великим Эллипсом. Ну? Что скажешь?

— Превосходно, сир.

— Так я и думал. Вначале я хотел назвать гонки Большим Овалом, но почувствовал, что в этом названии не хватает грандиозности замысла.

— Поздравляю вас, Ваше Величество, с мудрым решением, — Невенской всеми силами старался унять нарастающий бунт в желудке. — Вне всякого сомнения, планируемые гонки действительно сослужат службу многим благородным и полезным целям.

— Родится принципиально новый механизм управления транспортом — и тут же будет применен на практике. Будут освоены новые методы коммуникации, магической и Истинный прогресс!

— Здесь найдется, я думаю, место и моему открытию, которое я только что…

— Да, да, я помню, — Мильцин неохотно спустился с небес на землю. — Какой-нибудь огненный экран, да? Ну, я не знаю, есть ли у меня время заниматься такой ерундой сейчас, когда есть дела поважнее. М-м, очень хорошо. Невенской, я не выношу, когда ты такой надутый и мрачный. Ну ладно, я посмотрю твою игрушечную пиротехнику. Но только по-быстрому.

— Как Вам угодно, сир. — У него была заготовлена речь, но он счел нужным опустить ее, так как не уловил ни малейшего интереса в блуждающих жабьим глазах Безумного Мильцина. Невенской приблизился к реактору, стоявшему в центре лаборатории, в котором уже были собраны все необходимые вещества. Не тратя времени на теоретические выкладки и разглагольствования, которых невежественные зрители ждали от магистра, он включил свой мозг в привычный для себя режим и стал самим собой. Для начала требовалась концентрация сознания. Он стоял неподвижно, с закрытыми глазами, совершая чуть заметные движения и невнятно бормоча. Угли, тлеющие в горниле его желудка, перестали существовать. На какое-то время он потерял связь с окружающим миром, его мысли, как птицы, неслись туда, куда заказан вход посторонним, где двери открыты лишь посвященным. Его сознание неслось в иной мир, мир потусторонней реальности, которую ни познать, ни подчинить нельзя, но в которой он чувствовал себя как рыба в воде.