Надя Яр - Берег

Продавец протянул Малышу полный кувшинчик флэша. Малыш подул на него, отхлебнул и уставился на Башню Радуг. Он почти лёг на спину, присматриваясь к вершине Башни, так она была высока.

— Мой брат Кью был как раз из таких. Наш отец смылся из замка Дэй как раз перед тем, как замок осадили люди Короля. Отец служил там поваром. Умный был человек, не то что… Ладно. Он поехал в деревню на рынок и узнал, что из города идёт конница Бенбоу. Отец выпряг коня и галопом назад, предупредить — а в замке ему говорят, ничего, мы их тут всех и положим… Отец сунул матери в руки сына — это, значит, меня — схватил что было под рукой и вон оттуда чёрным ходом. Они с матерью вовремя ушли, потому что всех слуг, которые там остались, во время осады сьели, как только кончился провиант. Кью родился уже в конце Гражданской войны и занимался всю жизнь ерундой — писал какие-то пасквили, вылетел из университета… Я тогда уже работал и был женат. Перед самым призывом я пошёл звать Кью в ополчение, а он мне говорит: «Не пойду воевать за этот кровавый режим. Я всю жизнь не поднимал головы, а будь отец не такой расторопный, я бы не родился на свет, а твои кости глодали бы крысы во рву.» Ты спятил, говорю, там же войско живых мертвецов! Если мы не уложим их назад в землю, то наши кости точно обглодают. Что там за войско, — говорит Кью — я не в курсах, и мертвецов не видал, зато не раз видел мастера Ди. Он ехал по улице в роскошной тачке, в костюме из танского шёлка и с королевским кольцом на пальце левой руки — а знаешь, что раньше делала эта рука?

— А что? — спросил Малыш.

— Ну, — продавец поморщился, — какая разница… Я ему говорю, брат, ты что? При чём тут мастер Ди, когда все идут драться за общее дело! Он мне: у нас, видно, разные взгляды на то, что такое общее дело. По-моему, каждый человек имеет право сам решать, какое дело у него с кем общее. А от страны, которая хочет это решать за всех, меня просто тянет блевать. Я ему: ты же взрослый, ты получил гражданскую печать, ты же клятву давал! Тут в городе отец и мать, и все твои друзья, какие ни есть, моя жена и остальные жёны, матери и отцы — а ты клялся им в верности. Ты же не Короля, а людей предаёшь! А он мне: «А разве я мог не принести эту клятву? Я бы тогда не получил гражданских прав! Такие клятвы я в грош не ставлю. Пускай про верность говорят те, кого не предала власть. Потому что страна, в которой Ди ходит в начальниках СБ — предательская с ног до головы.» Ну, я ему под ноги плюнул и ушёл, а потом мне рассказали, что было дальше. Когда обьявили призыв, Кью сломя голову помчался к Хину просить отмазку.

— На каком основании? — спросил Малыш. — Вы говорили, Ваши родители спаслись?

— Да. Хин сказал, что всё равно сделает ему грамоту, потому что отец и мать только чудом спаслись из Дэя, а их имущество потом сгорело вместе с замком, так что Кью, считай, самый настоящий пострадавший от рук властей…

— Да? — недоверчиво протянул Малыш. — Так можно было толковать закон? А Король? А народ? Почему их не поубивали?

— Пытались, как же. На улице забили нескольких клиентов, но Хина упасла охрана, а потом уже было не до него. Его Величество узнал про Хина и приказал не трогать — пусть, говорит, отмазываются, на поле боя и так хватает живых мертвецов… В те дни все приличные люди слушались Короля. Кью выскочил от Хина и побежал собирать тридцать золотых — столько Хин запросил за эту гадючью грамоту. Наверно, Кью было трудно собрать эти деньги, потому что писатель он был бездарный и зарабатывал мало, но всё ж таки он их собрал и на четвёртый день стал в очередь в Башне Радуг. Говорят, что там было таких большинство — у них в гражданскую никто не пострадал, пришлось искать какую подходящую обиду… Ну, обида на власти у человека найдётся всегда, было б желание искать — вплоть до того, что первый министр берёт взятки не в той монете, а у околоточного кривы ноги, да и королева, признаться, дурнушка… Так мой брат и отмазался бы от армии и кропал бы свои письмена посейчас, но как раз тогда это дело дошло до мастера Ди.

Рассказчик ухмыльнулся.

— И отец их убил? — спросил Малыш.

— Что Вы, сэр. Мастер Ди был по горло занят мертвецами, а вот на севере ополчение в тот день разбило армию Дьена. Ваш досточтимый коллега Хаузер проехал на юг через город, и мастер Ди приказал ему по дороге разобраться с Хином.

— И Ян их убил?

— Ну… Ваш коллега поднялся на Башню Радуг, когда Хин разговаривал с очередным клиентом, и выбросил их обоих из Башни… через бронированное стекло.

— Бедняга Ян, — сказал Малыш. — Вечно его шлют убрать падаль. Так эти пятна…

Он прыгнул на ограду и присмотрелся к площади под башней.

— Да, господин, там они и упали, — кивнул продавец. — Его Величество приказал не смывать эти пятна, и так они там и красуются уже который десяток лет. Ни дождь их не берёт, ни снег. Такая у нас страна…

— Здорово, — признал Малыш. — Впечатляет. А что случилось с мертвецкими кораблями?

Он развернулся на пятке, снял солнечные очки и засмотрелся, чуть щурясь, небесного цвета глазами на берег и синюю ленту моря.

— Мы их потом сожгли, сэр, — сказал продавец. — Когда прикончили Дьена, мастер Ди поднял весь берег моря, и корабли Рух сели на мель. Я был одним из тех, кто их жёг, и хорошо помню, как все эти мачты пылали поганым сизым огнём — целые рощи мачт… Только до того они уже успели обстрелять город и убили мою жену. С тех пор я так и не отстроил этот дом…

Продавец замолчал и уставился в свою джезву.

— Жаль, — мечтательно сказал Малыш. — Хотел бы я их увидеть. Целый флот затонувших древних кораблей, самых разных… Вот бы на это посмотреть.

— Йон… — начала я.

Но было уже поздно. Обжитый берег померк и растаял, а ступени уткнулись в сизый мираж. Призрак моря отдавал мёртвенной синевой, и оттуда на нас шли призраки кораблей. Они беззвучно рассекали тёмными телами тишину, и неощутимый ветер трепал клочья снастей и гладил пустые глазницы матросов. Мачты судов воздвиглись в высоту, как острые, белые пальцы скелетов. Громоздкие силуэты приближались, пытаясь вырваться из ничто, отвердеть и снова обрести жизнь, уже третью по счёту.

— Йон… — прошептала я, не в силах выдавить из себя звука. — Йон…

Малыш глядел на корабли зачарованным взором. В его небесных глазах плясала пленённая бесконечность. Мёртвые экипажи моляще тянулись к ней, пытаясь ожить. Они уже почти вернулись в мир, и влажный ветер коснулся моего лица, даруя брызги, запах моря и вонь издревле мёртвой плоти.

— Йон!

Окрик развеял дурную вечность, и мы обернулись. Снежно-бледный в своём графитово-чёрном плаще, перед Малышом стоял Сеан Хаузер.