Терри Брукс - Пламенеющий Ангел

Рыцарь Слова, висящий на кресте, снова начинает говорить. Он сообщает Россу о цыганском морфе: где, когда и как он будет обнаружен и какую пользу сможет Росс извлечь из него. Сообщает все детали, готовит к предстоящей охоте. Благодарит за то, что теперь он не остался умирать в одиночестве. Но теперь у Росса тоже появляется вероятность потерпеть фиаско; возможно, в этом и состоит намерение Рыцаря.

— Сделай это для меня, если сможешь, — шепчет умирающий, и голос его гаснет по мере угасания жизни. — Сделай это для себя.

Росс чувствует, как судьба поверженного Рыцаря, словно острый нож, прорезает его собственную. Если он предпримет столь серьезную и важную миссию, если примет ее условия — это может означать его собственный конец.

Да, но разве у него есть выбор?

— Обещай мне…

Слова доносятся еле слышным дуновением ветерка. Росс молча смотрит на умирающего.

— Обещай мне…

Джон Росс проснулся, ощущая тепло солнца на лице, услышав звонкие детские голоса. Воздух был жарким и душным, аромат свежести сменился запахом увядания. Он заморгал и сел. Он добирался автостопом до Пенсильвании и сейчас остановился на отдых в парке возле Аллентауна, где и уснул на ложе из опавшей листвы. Думал вздремнуть пару минут, но проспал немало: сказывается недосып.

Он медленно огляделся. Парк большой и густо заросший деревьями. Он же выбрал хорошую полянку на отшибе, вдали от игровых площадок и троп. Он здесь один. Джон бросил взгляд на свой рюкзак и спортивную сумку, потом на черный полированный посох в руке. В горле пересохло, голова болела. Где-то глубоко в груди словно тлели раскаленные угли.

Его сон явью стоял перед глазами — настоящий ад.

Он был Рыцарем Слова, проживающим одну жизнь в настоящем, а другую — в будущем. Одну — пока бодрствовал, другую — засыпая. И в настоящем он имел возможность изменить мир, а в будущем — лишь пожинал плоды своих неудач. Он поступил на службу почти двадцать пять лет назад и с тех самых пор так и жил. Почти всю взрослую жизнь Джон провел на войне, что ведется от начала этого мира и будет продолжаться до его последнего часа. И не существовало границ для этого поля битвы — ни в пространстве, ни во времени. И не было ей конца.

Но магия цыганского морфа может многое изменить.

Он потянулся за рюкзаком и достал мятую флягу с водой. Отвинтив крышку, начал жадно глотать тепловатую воду, ощущая облегчение. Сон потряс его. Такое часто случалось, но в основном его сны касались безумия и ужаса, охвативших окружающий мир. И в настоящем была надежда проснуться. Но на будущее это не распространялось.

А этот сон оказался иным.

Он поднялся на ноги, надел рюкзак, взял сумку и двинулся через парк к развилке двух дорог, уходящих на запад, к Питтсбургу. Как всегда, события сна должны вскоре произойти в настоящем, и у него была возможность исправить их, обратить в позитивное русло. Сейчас июнь. Цыганский морф будет обнаружен через три дня после Дня Благодарения. Если Джон будет на месте и станет действовать достаточно быстро, у него есть шанс завладеть им.

И тогда он получит примерно тридцать дней на то, чтобы изменить весь ход истории.

Такая возможность потрясла бы любого человека, но вовсе не этот вопрос мучил Росса, когда он шел через парк, готовясь к путешествию на запад. Ему не давало покоя воспоминание о человеке на кресте из его сна, о поверженном Рыцаре Слова. В последние секунды его лицо слегка повернулось, и в тени длинных волос стало видно…

Что лицо умирающего — его собственное.

Глава 1

Воскресенье, 21 декабря.

Нест Фримарк только что закончила одеваться в церковь, когда услышала стук в дверь. Она прервала процесс подкрашивания ресниц тушью перед зеркалом в ванной и глянула через плечо: может быть, ей показалось. Она никого не ждала, к тому же раннее воскресное утро — не то время, когда посетители являются без звонка.

И она продолжила красить ресницы. Спустя пару минут стук повторился.

Нест сделала гримасу, потом взглянула на часы, дабы удостовериться. Так и есть. Восемь сорок пять. Она отложила тушь, одернула платье и осмотрела себя в зеркале. Высокая, совсем чуть-чуть недотягивающая до пяти футов десяти дюймов,[1] худощавая и стройная, с длинными ногами бегуньи, узкими бедрами и тонкой талией. Когда она была подростком, то казалась долговязой и костлявой — правда, во время бега все было иначе — но сейчас наконец ее тело обрело гармонию. В свои двадцать девять она двигалась с плавной грацией модели, и в ее облике читалась сила и выносливость, выработавшиеся за долгие годы изнурительных тренировок.

Нест изучала себя в зеркале, глядя так же открыто и доверчиво, как всегда смотрела на людей. Зеленые глаза широко распахнуты под изящными дугами бровей, лицо круглое, весьма симпатичное. Волосы цвета корицы коротко острижены и вьются тугими кудряшками, обрамляя некрупные, точеные черты лица. Люди часто называли ее хорошенькой, но Нест не была склонна им верить. Друзья знают ее всю жизнь, поэтому вряд ли могут судить беспристрастно. А чужие люди могут так говорить просто из вежливости.

И все-таки, сказала она себе, не без иронии, поправляя волосы, никогда не знаешь: а вдруг принц на белом коне уже стучит в твои ворота. Так что лучше уж быть наготове, не то останешься на бобах.

Она вышла из ванной и прошла через спальню в холл. Встав в половине шестого, она уже успела пробежаться по практически пустым дорогам, соединявшим Синиссипи-Парк с Мунлайт-Бэй. Несколько недель назад началась зима с первым серьезным снегопадом, но снег весь растаял во время оттепели на прошлой неделе, и больше его пока не выпадало. Кое-где на лесных тропинках и возле водосточных труб все еще виднелись заплатки грязного снега, но асфальтовые дороги были сухими и чистыми. Нест пробежала пять миль, потом приняла душ, приготовила себе завтрак, поела и оделась. Ей нужно быть в церкви, чтобы помочь в детской комнате в девять тридцать, поэтому тому, кто звонит в дверь, нужно поторапливаться.

Она прошла мимо старинных черно-белых фотографий и портретов женщин своей семьи. Их лица смотрели сурово и чуть отстраненно из простых деревянных рамок на фоне темных стволов и ветвей парка. Гвендолин Уиллс, Кэролайн Глинн и Опал Эндерс. Портрет ее бабушки тоже был здесь. Нест повесила его после ее смерти. Выбрала ранний снимок, одни из тех, где Эвелин Фримарк выглядела юной, дерзкой и необузданной, с развевающимися волосами, с обещанием во взоре. Вот почему Нест любила вспоминать Ба. Фото передавало сильные и слабые стороны Эвелин.