Александр Зорич - Люби и властвуй

«Моей руке послушен меч. Ему я дам изведать крови» ― это значило, что вызов принят полностью. И нет больше места для извинений и переговоров. Это значило, что дипломатия осталась далеко-далеко позади. А впереди только поединок и смерть того, кому назначено судьбой быть убитым.

Толпа радостно и с облегчением вздохнула ― а то ведь бывает, что за весь день никто ни с кем так и не сцепится. Только приходят на площадь Восстановленного Имени и перебрасываются отборными оскорблениями, держась за рукояти мечей, так и не осмеливаясь произнести «формулу первой крови», которая только что слетела с уст чиновника Иноземного Дома. Затем же, всласть почесав языками, расходятся, помирившись. Нет, в этот раз все будет иначе!

– Разойдись! ― рявкнул «лосось» и очертил круг поединка.

Похоже, он был немного удивлен горячности своего русоволосого противника. Куда это тот так торопится? В том, что судьба решит поединок в его пользу, Ард оке Лайн не сомневался. Почти не сомневался.

Толпа понимающе ухнула, и люди расступились, освободив площадку, вполне достаточную для дуэлянтов.

Держа меч все еще острием к земле, «лосось» испытующе поглядел на своего соперника. В принципе этикет давал им обоим право на пару-тройку не обязательных, но желательных фраз. Что-то вроде жалости мелькнуло в душе офицера. Дать бы дурачку-писаке хоть поболтать перед смертью… Но тут Ард вспомнил о жестоком оскорблении, нанесенном ему никем иным, как вот этим писакой, И вся его жалость мгновенно превратилась в тягучее и мутное боевое ожесточение.

– Хог! ― гаркнул Ард и сделал три шага к противнику. Блеснул меч.

– А с чего это они завелись? ― спросил провинциального вида юноша из тех, что топтались позади.

Ответ на этот вопрос знали почти все, но лишь приблизительно. Каждый представлял себе сцену оскорбления по-своему. Но все без исключения, кто собрался в тот день на излюбленной площади столичных дуэлянтов, были уверены: чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут оскорбил офицера «Голубого Лосося» Арда оке Лайна. А не наоборот.

Кое-кому из присутствующих повезло видеть начало поединка. Тем, кто был вчера днем в театре.

Вчерашняя пьеса «Эллат и Эстарта» успела навязнуть на зубах всем столичным любителям зрелищ. А потому большинство мест занимали приезжие, их повзрослевшие дети, чужеземцы и совершенно случайные люди, зашедшие в театр скоротать пару часов. Одним из таких, похоже, был и Атен оке Гонаут, вдобавок ко всему еще и опоздавший.

«По рожденью я грют, но отец мой, стремясь Показать командиру итаны, где он Возглавлял вспомогательный конный отряд, Что забыты им древние битвы в степях, Где его праотцы стали жертвой мечей Праотцов командира итаны, не стал Размышлять слишком долго. И назвал меня Эгин…»

– гнусил актер с накладной бородой из конского волоса, заламывая руки. Завязка уже почти отгремела, а все самое интересное еще не было сказано. Потому писака из Иноземного Дома, которого каждый легко мог опознать по его костюму и знакам отличия, пробираясь на свое место, наступая на ноги и заслоняя сцену, волочил за собой шлейф всеобщего недовольного шиканья и раздраженной ругани.

«И назвал меня Эгин» ― на этих словах Атен оке Гонаут вздернул правую бровь и впервые посмотрел на сцену. Если бы кому-нибудь было не лень следить за выражением его лица, он бы, пожалуй, смог уличить Атена в странном удивлении, если не в замешательстве. Впрочем, никому не было до него никакого дела.

Офицер «Голубого Лосося» Ард оке Лайн смотрел на сцену словно зачарованный ― он стеснялся признаться своей даме в том, что видит эту пьесу впервые, а потому чувствовал себя несколько скованно. Когда какой-то чиновник, опоздавший на представление, пробираясь на свое место, зацепил его гладко выбритый благородный подбородок своими топорщившимися из-под плаща ножнами, да еще и остановился перед ним спиной к нему и к его даме на несколько мгновений дольше, чем то было необходимо и допустимо, Ард позволил себе замечание.

– Проходи-проходи, чего стал! ― громко прошептал он.

Но, к удивлению Арда, замечания оказалось недостаточно. Чиновник продолжал вести себя по-хамски. Он медленно повернулся и, смерив офицера взглядом, не говоря ни слова, высморкался. Нарочито громко.

– Ты что, спятил? ― в ярости зашептал Ард. ― Ты что, из лесу вышел, невежа?

– Ничуть, ― с презрительным спокойствием ответил тот и, к вящему удивлению и раздражению офицера, уселся по правую руку от него. Во время этого несложного маневра, проведенного русоволосым чиновником, его ножны уже во второй раз чиркнули Арда по лицу.

– Ну это слишком! ― забыв о приличиях и пьесе, гаркнул Ард и вскочил, в бешенстве отрывая от своего рукава цепкие коготки перепуганной спутницы. ― Ты что, меня не понял, писака?

Атен оке Гонаут медленно перевел взгляд со сцены на своего соседа и придирчиво оглядел его с ног до головы, с особенным издевательским тщанием осматривая его камзол, у самого воротника которого лоснилось жирное пятно, которое сам Ард заметил только у входа в театр.

– Мне незачем понимать вояк, на лицах которых застыла печать Крайнего Обращения. Вы, милостивый гиазир, невежественны, как сама мать-природа! ― отчеканил Атен оке Гонаут, вставая во весь рост.

Что бы там ни происходило на сцене ― в тот момент все взоры были устремлены в зал, где ссорились двое благородных. Такое, в отличие от «Эллата и Эс-тарты», можно увидеть в театре не каждый день.

– Хог! ― высокомерно, словно бы милостыню бросил Атен оке Гонаут, и его темно-синий плащ упал на землю.

Все. Началось. И болтать больше не будут.

Первый выпад «лосося» был встречен толпой одобрительным шепотом. Эффектно, сильно, решительно.

Первая защита писаки ― как ни странно, тоже. И в самом деле, такой прыти за чиновниками Иноземного Дома вроде бы раньше не водилось. Атен оке Гонаут присел на одну ногу, и его меч ― клинок отличной северной закалки ― встретился с клинком «лосося» в весьма необычном месте, лишив удар офицера той мощи, которая пришлась по душе зевакам минутой раньше.

Если бы у Арда оке Лайна было время на недоумение, он, пожалуй, недоумевал бы. Он не ожидал, что его обидчик, который, по всему видно, младше его лет на десять, сможет осадить его столь легко, причем в первом же выпаде.

– Хог! ― сказал писака, и его меч, ведомый аккуратным размахом правой руки, понесся на Арда, описав в воздухе весьма необычную траекторию. Едва ли кто-нибудь из зрителей знал, что маневр этот зовется в Синем Алустрале «серьш младшим бражником». Ард тоже этого не знал. Озабоченно крякнув, он скованно и судорожно отбил удар. Неудачно, хотя и не так неудачно, как рассчитывал писака, ― клинок Арда сошелся с клинком противника почти плашмя, издав позорный гул. «Дурная рука фехтовальщика обижает даже бездушную сталь», ― говаривали авторы трактатов по искусству убивать в поединках. Арду стало немного стыдно, ведь даже безусые пацаны знают, что удары следует отбивать лезвием, только лезвием.