Шимун Врочек - Заговор носферату

Взяв оборотня за загривок, я приподнял тушу над полом, подлез снизу, подставил плечо и выпрямился, держа пленницу на себе. Весила «девочка» едва ли не больше меня, а это уже о многом говорило.

— Пойдем к папочке…

Папочка встречал у самого входа в подвал, окруженный челядью, суетящейся за спиной с факелами и лампами, а также группой смущенных егерей в бобровых шапках. Потеряв в стычке с оборотнем двоих товарищей, егеря наотрез отказались от попыток брать Катерину, княжну Долатову живьем и предложили отцу просто пристрелить дочку. Пристрелить, сказали, из милосердия, конечно же! Пущай не мучается.

Ха! Кишка тонка оказалась на самом деле.

Уверен, втайне егеря желали мне остаться в подвале. Теперь же видя, как я в одиночку управился с тем, на что не хватило их четверых, обладатели бобровых шапок готовы были со стыда сквозь землю провалиться. Утешать себя им оставалось только тем, что уступили они все-таки не человеку, а Выродку.

С нас, Древней Крови, и не такие подвиги станутся.

— Она… она… — серебряная борода князя Демитрия задрожала.

Клубы пара вырывались из его рта и ватными облачками поднимались к потолку коридора, выводившего к подвалу. В суматохе охоты я и забыл, как сегодня холодно. Один из слуг князя торопливо протянул мне шубу, пошитую на арборийский манер — богатую, длиннющую, тяжелую, словно доспех, и с рукавами до земли. Не чинясь, я набросил ее на плечи.

— Ваша дочь жива, — успокоил я князя. — Может быть не совсем цела, но для ликантропа не страшно. Отлежится пару часиков, и все раны и переломы заживут, как на… хм… оборотне.

— Переломы?! Косточки сломал моей девочке! Дитятко, да что ж он, изверг, с тобой сделал! — немедленно взвыла необъятных размеров баба, стоявшая за спиной арборийца.

Для жены князя она была слишком просто одета, должно быть, гувернантка или кормилица, ухаживавшая за Катериной с детства. Князь Долатов повернулся и властным движением руки приказал увести женщину прочь. Учитывая габариты последней, двум слугам удалось это сделать не без усилий.

Пока они возились, звероподобная княжна пришла в себя и тяжело заворочалась у меня на плече. Челядинцы ахнули и подались назад. Не двинулись с места только сам князь и егеря. Я тяжело свалил косматую тушу дочери к ногам Долатова.

— Слава святым угодникам! Жива…

С престарелым князем, представлявшим в Блистательном и Проклятом двор господаря Арбории, мгновенно произошла разительная перемена. Борода перестала трястись, из глаз исчез страх, а согбенная спина властно распрямилась. Из перепуганного, терзаемого сомнениями отца, он вновь превратился во властительную особу, аристократа или, как это они там говорят у себя в Арбории, — в «боярина».

Нечто похожее я видел, когда мальчишки, забавляясь, надували через соломинку лягушек. Хоп! и вместо маленького зеленого создания объемистый круглый шар с беспомощно растопыренными лапками.

— Несите ее в клетку! — коротко приказал князь Демитрий Долатов егерям. — Да аккуратнее, олухи, если хоть волосок…

Тут он взглянул на косматую шкуру доченьки и осекся.

— Несите ее. И смотрите, на сей раз клетку заприте надежнее! И оставьте ей платье, чтобы прикрыться, когда солнце взойдет!

Молодцы, кряхтя, подняли оборотня с пола и поволокли прочь. С ними убежала и большая часть челяди, подле князя остались только двое дюжих слуг, выполнявших, по всему видать, роль телохранителей. Взмахом руки, Демитрий отослал и их.

— Она… моя девочка… не укусила вас?

— Не предоставил ей такой возможности.

— Но у вас, милорд, кровь на лице.

Я вспомнил про рассеченную бровь и машинально поднял к ней руку. На пальцах и впрямь задымилась кровь. Густая, ядреная. Древняя — та, что пахнет адской серой и дымится на свету, независимо от того, тепло на улице или холодно. Ей не страшна слюна оборотней, так что беспокойство князя было излишним. Выродки не всякую заразу могут подхватить.

— Ничего страшного, князь. Это ерунда.

Князь Демитрий протянул мне платок, украшенный собственной монограммой. Выглядело это несколько вычурно, но я молча принял тряпицу и несколько раз промокнул рану. И то сказать — рану ли. Так, сущая царапина.

— Милорд, Слотер, я не знаю, как благодарить вас… — заговорил, было, арбориец голосом настолько официальным и торжественным, что у меня скулы свело.

Поэтому я и перебил его, небрежно махнув рукой.

— Да знаете, князь, чего там! Цену своим услугам я называю вперед.

— О, да! да! Безусловно, вам будет уплачено! Сполна. И я кладу сверху еще пятьсот уранийских золотых. Жизнь дочери князя Демитрия Долатова стоит больше! Но я хотел сказать, что деньгами моя благодарность не исчерпывается. Если когда-нибудь вам понадобиться помощь или влияние…

Старик говорил искренне, и я невольно проникся к нему симпатией. Очень редко люди ведут себя рядом со мной подобным образом. Куда чаще они трясутся и источают запах страха, быть может, не такой сильный, как несколько минут назад, в подвале, но ничуть не менее ощутимый.

А потому я вновь перебил его. Доверительно положив руку на плечо пожилого арборийского князя, я сказал:

— Князь, вы человек в Уре новый, всех тонкостей еще не знаете. Поэтому примите мой совет: никогда — слышите? — никогда не признавайте себя должником Древней Крови. А тем более, если эта кровь течет в жилах одного из Слотеров. Поверьте, нас не зря называют в городе, Выродками.

Демитрий замер, приоткрыв рот.

Я ухмыльнулся.

— А за девочкой своей сморите внимательно. Вам повезло, она у вас природный ликантроп (видать, крепко согрешил кто-то из предков), поэтому можно отслеживать ее изменения по циклам луны. Самый верный способ того… по женской части. Ее личные служанки легко обнаружат, что начинается.

Князь хотел что-то сказать, но я сунул его платок в карман и, повернувшись спиной, пошел прочь. Устал я что-то. И от схватки с оборотнем, в которой надо исхитриться и не убить, и от благодарностей смертных, которые искренними бывают столь редко, что и не знаешь, как себя вести в подобных ситуациях.

Ну их…

Шагая по коридору особняка арборийского князя, я миновал несколько промежуточных комнат, вышел в холл и очутился рядом с огромной — в два человеческих роста — картиной. На ней была изображена тоненькая красивая девушка в платье цвета осенних листьев. Широкая юбка только подчеркивала узкую талию, а невесомо-воздушные руки, казалось, прямо сейчас уронят веер и удивленно всплеснут. Художник постарался на славу. Ему удалось передать не только наружную красоту натурщицы, но и то, что красками передать, казалось бы невозможно. Что можно только почувствовать: молодость, наивность, любознательность, свежесть. В уголках больших зеленых глаз девушки таилась неуловимая жизнерадостная улыбка, а в ямочки на щеках так и хотелось ткнуться неловким мальчишеским поцелуем.