Сергей Костин - Пепел Ара-Лима.

— Мало ли, — неопределенно ответил ворон, усмехнувшись, — Да ты не суетись, лесовик. Не суетись. И нож спрячь. Не правильное место ты выбрал, ножом махать.

Что-то недоброе послышалось лесовику в голосе старого ворона. Не угроза, а нечто большее. Предупреждение.

Йохо нехотя спрятал нож.

— И что теперь? — смотрел он на черную птицу исподлобья. Нехорошо смотрел, — Сообщишь, куда следует? Так лети, сообщай быстрее. Чего зря клювом щелкать? За донос наверняка награда обещана.

— Дурак, — сказал ворон, чуть склонив голову, — Мне эта награда нужна… Хотел бы, давно бы ты в петле болтался. А я твои косточки поклевывал. Да и поздно уже, с доносами летать. Не к кому.

Черная птица отвернулась и замерла, словно и не стоял рядом лесовик, готовый свернуть шею слишком любопытным и знающим то, что знать не положено.

— Так я это… пойду? — в другое время Йохо непременно воспользовался ситуацией, но только не здесь. Да и прав ворон, Какое ему дело до чьих-то жизней. Свою бы прожить, не устать.

На этот раз плющ торопливо убрал побеги, не препятствуя лесовику открыть калитку.

Йохо, не веря, что сумел живым выбраться из страшного места, почти выбежал за изгородь. Но едва переступил невидимую границу, как резкая, перекашивающая все тело, боль вернулась. Резанула по вискам так, что сил осталось, свалиться на землю, скрючиться, да завыть от бессилия и жалости к себе.

Загребая руками траву вместе с комьями земли, распахнув в крике рот, из которого стекала густая вязкая слюна, лесовик, сам не понимая, что делает, пополз обратно, к страшному дому, к причудливо изогнутым деревьям, к странной тишине и всезнающему ворону. Лучше умереть, чем терпеть невыносимый жар в мозгах и дикую боль. Лучше уж по доносу в петлю, чем сдохнуть посередине деревни. Вот уж повеселятся его враги.

Калитка словно ждала возвращения лесовика, распахнулась сама, ни скрипнув, на всю ширину.

— Эк тебя, — ворон спрыгнул с ветки и опустился рядом, — Вернулся. Знать достало.

— Уйди, — взмолился Йохо, продолжая ползти. Боль немного отступила, но лесовик не рискнул подняться на ноги.

— А кто тебя колдуну представит? — не унимался ворон, прыгая почти у самого лица Йохо, — Он ведь случайных гостей не жалует. Враз превратит в слизняка. Или в лягушку зеленую. Или в червяка двухголового. Хочешь в червяка?

Йохо сморщился. Не от боли, которая с каждым ползком утихала, сменяясь прохладой. Лесовик представил себя двухголовым червяком, и ему это не понравилось. Может и права черная птица. Он явился в этот дом без приглашения. А в деревне с незваными гостями не церемонятся. Нож по самую рукоятку в грудь. И провернуть не забудут. А уж потом причитания, что, мол-де, не разглядели доброго жителя.

К дому Йохо подобрался на четвереньках. У самых дверей постоял немного в задумчивости, покачиваясь, поднялся на ноги. Зуб хоть и ныл, но той боли, которую он испытал у калитки, не осталось. Огляделся по сторонам, примечая возможные пути бегства, и только после этого повернулся к ворону.

— Стучаться?

— А ты думал, — птица подпрыгнула и, резко хлопнув крыльями, на которых уже виднелись седые перья, уселась на не струганные перила, — Да только в глаза ему не смотри. Не любит он этого. Враз в слизняка превратит. Или в лягушку зеленую. Или…

— Знаю, в червяка, — лесовик облизал губы, обтер на всякий случай об штаны ладони и осторожно занес над дверью кулак.

Зря он сюда пришел. Ой, зря. О колдуне в деревне слава недобрая. Нехорошая слава. Те жители, кому пришлось погостить в доме, ничего не помнят. На вопросы любопытных, кто такой колдун, не отвечают. Уставятся в потолок и молчат. Словно заклятие страшное наложено.

Но с другой стороны, колдун никому ничего плохого пока не сделал. Никого зря не обидел. А то, что про него страхи разные рассказывают, так то от незнания. Или от глупости. И про то, как колдун по ночам на кладбище с мертвыми разговаривает. И про то, что в подвалах у него… как ее, лабтория со склянками, в которых кишки разные, да мозги тухлые плавают. Брешут, язык не берегут.

Год назад, еще до того, как Избранные войной поперли, старосте Ятрышнику и его двум непутевым сыновьям захотелось показать, кто в деревне хозяин. Мол, колдун один, кто из всех жителей камни в общую казну не вкладывает. Нехорошо как-то. Неправильно. А посему, чтобы неуплатчика проучить, решили на дом колдуна красное облако напустить. Поджечь решили. Да только ничего у них не получилось. Как потом сами говорили, когда еще при мозгах были, дерево огонь принимать отказалось. Почадило только. Деревенские не поверили. Как это, дерево, а не горит? Значит плохо поджигали.

Поверили после того, как дом самого Ятрышника развалился в одночасье до трухи, а сам староста и два сына непутевых умом окончательно ушли. Даже не оглянулись. На жителей бросаться стали. Ножами детишек уличных пугать. Всей деревней их и убивали.

А большего зла от колдуна никто не помнил.

— Двум могилам не бывать, — прошептал лесовик и, собрав все свое мужество, благо не надо было его занимать у соседей, стукнул в двери три раза.

Открылась сразу. Йохо даже как следует не успел рукой до дерева дотронуться. Распахнулась черным пятном, дыхнула холодным, но свежим воздухом.

Йохо заморгал часто, попятился назад, но ноги, до этого никогда не подводившие хозяина, приросли к полу, одеревенели. И даже корень дидры не показался в этот миг надежной защитой. А ведь он, Йохо, отдал за волшебный амулет четыре светящихся камня. Обманула городская знахарка, на посмешище выставила.

— Проходи, — каркнул ворон, заходя вперед лесовика, — Нечего сквозняки устраивать.

Йохо послушался, и, стараясь унять дрожь, зуб ведь как болел, так и не переставал ныть, шагнул в темноту, удивляясь, что на этот раз ноги послушались. Знать все-таки наложили на него колдовство, раз такое случилось.

Наткнувшись в темноте раза два на стену, Йохо усмотрел светлую полоску и, не раздумывая, толкнулся вперед, удивляясь собственной смелости.

Лесовик только раз в жизни испытал настоящий ужас. Когда год назад, по весне, умываясь в лесном ручье, привиделось ему страшное отражение с пустыми глазницами, с облезлой кожей и оскаленными зубами. Отражение пялилось на него, глазниц пустых не отворачивало, беззвучно зубами двигало, смеясь, а может угрожая.

Три недели после этого не ходил в лес. Закрывшись в доме жег коренья волшебные, да лоб об угол расшибал за грехи прошлые и будущие.

Но знать плохо расшибал, коль привела судьба его в место страшное. К колдуну, чье лицо, медленно поворачиваясь, открывало тот самый лик, что в ручье привиделось. Лик — маску ни на что не похожую, разве что на смерть, если, конечно, существует она в образе живом.