Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня

Жители веруют в Космический Порядок и Дух Земли. Во время сильной засухи встречаются человеческие жертвоприношения. Иногда жертвой добровольно становится властитель или важная персона. Организованных религий не существует.

Рабство практикуется только в Аженгире. В других королевствах слуги имеют твёрдое общественное положение и пользуются всеми правами и достоинствами личности.

В Каулаве, Аженгире и Тваихик в обычае обряд посвящения — соло. Юноша или девушка, прошедшие это тяжёлое испытание, доказывают своё право называться зрелыми людьми.

В Каулаве, Сноссисе и Вапале королеву выбирает совет народных представителей. Королева обладает пожизненной абсолютной властью. В Аженгире и Тваихик — наследственная монархия; бездетная королева может быть низложена.

В прошлом между отдельными островами Каулаве случались вооружённые стычки; иногда вспыхивали войны между Домами Вапалы и горняцкими городами Сноссиса. Однако со времени последних волнений прошло уже много лет; наступил долгий период мира. Воины всё ещё обучаются традиционным искусствам, но теперь их единственная служба — защита торговых караванов от разбойных нападений и поиск заплутавших путешественников. Великие Дома Вапалы и сейчас интригуют друг против друга, но от могущественных врагов они чаще избавляются тайными убийствами из–за угла.

Такова ныне — в правление Императора Хабан–дзи — эта земля и населяющий её народ. Не стоит, однако, забывать, что волны истории могут не только возносить, но и разрушать; всё чаще и чаще видим мы знамения того, что грядущее будет далеко не таким безоблачным, как настоящее.

Глава первая

Ночное небо Каулаве склонилось надо мной. Я уселся так, чтобы не видеть света ламп и факелов в доме моего отца. Оттуда доносилась музыка, ритмичные вздохи барабанов, подгоняющие томных танцовщиц.

Нет со мной рядом маленького мохнатого клубочка, не ткнётся больше в руку нежная мордочка. Не слышу я тихого мурлыканья, говорящего: «Ты не один, тебя любят, ты нужен… кем бы тебя ни считала твоя семья». Этого больше не будет никогда.

Слепая злоба обожгла меня, как никогда прежде. Я, разочарование для отца, объект насмешек для брата, слуга для сестры… я смирился с этим. Стараюсь смириться. Сколько раз приходил я под крышу моей хижины с болью и даже отчаянием в сердце. И каждый раз дух моего домика, места, где я был рождён, укреплял меня, утешал, как мать утешает плачущее дитя в своих объятиях.

Я — Клаверель–ва–Хинккель, сын Клаверель–ва–Мегуйеля, последнего командующего армией королевы, служившего ещё до того, как славные полки превратились в простую стражу, охраняющую караванные тропы и спасающую заблудившихся путников. Я был его сыном, и я выглядел полным ничтожеством в его глазах. Это я научился сносить — или мне так казалось. Когда я был моложе, то часто мечтал совершить какой–нибудь героический подвиг, чтобы отец хотя бы раз взглянул на меня с одобрением. Но что я мог сделать? Ведь я не умею бряцать оружием, как все эти раздутые от самодовольства юноши, что сейчас толпятся у дверей моего дома. Дома, который я больше не хочу видеть…

Мой брат Клаверель–ва–Каликку — он, он… Ногти заскребли по камню, я глубоко вздохнул, стараясь погасить вскипающую в глубине души ярость, опалявшую сильнее, чем полуденное солнце. Для отца мой брат был как раз таким, каким и должен быть его истинный сын. Ведь это он легко и умело скакал на необузданном, свирепом ориксе, это он несколько часов назад послал стрелу и дротик точно в центр мишени, это он орал старые военные песни и плясал «Натиск Пяти Героев».

Именно такие вещи делали мужчину мужчиной в глазах моего отца. Я давно смирился с этим. Ведь кто такой я? Слуга, тот, кто заботится о скотине и отправляется в город, если нужно сделать покупки, тот, кто думает о таких мелочах, которыми не отяготит себя ни один воин — если только все домашние слуги не разбегутся.

Я вновь попытался забыть, что обо мне думают другие. Что у меня в действительности за душой? Перед моим братом ориксы робеют и склоняют рога, но я могу погладить любого из них, не опасаясь ни острых рогов, ни копыт. Все наши яки собираются на мой призывный свист и благодарно ухают, когда я расчёсываю их — недаром в стаде моего отца вы не увидите ни одного яка со свалявшейся шерстью или хромающего, потому что не нашлось мази для копыт.

Я могу с первого взгляда определить, когда нужно прополоть поле водорослей, составлявших большую часть пищи и для нас, и для скота, и обычно именно я собирал почти весь урожай. Иногда с корзинами приходила моя сестра, но она только выбирала для просушки особые сорта.

А кто ездит на рынок, продавать ткачам шерсть яков и покупать то, что мы не можем сами сделать дома? Рынок… меня снова затрясло, я скорчился, обхватив колени руками.

Больше не могу откладывать — я должен побороть себя и взглянуть в лицо тому, что меня ждёт. Начну с самого начала, а значит, с моих сестёр.

Мелора–Кура… Воистину её душа и руки были исполнены духа нашей земли. Я привозил ей с рынка бирюзу, агаты, камни, игравшие живыми цветами. Она могла всматриваться в самоцвет целыми днями, а потом её руки начинали двигаться сами по себе — зачастую она так и не сводила глаз с камня, когда рисовала на листе пергамента эскиз. Украшения, сделанные Мелорой, ценились очень высоко, настолько высоко, что ей привозили заказы купцы из самых дальних мест. Она так и не достигла брачной зрелости, и по–моему, ни разу не пожалела об этом, потому что дарила жизнь не телом, а руками и разумом. Для неё никогда не сыграют праздник выбора, праздник, которым в этот день, в эту ночь наслаждалась моя младшая сестра Сиггура–Меу.

Надеюсь, теперь Сиггура довольна… она соприкоснулась с тем, чего никогда не испытает Кура. А про её тайную зависть к Куре я знал хорошо. Слишком часто мне приходилось возить на рынок кривобокие, странных форм сосуды, которые она громогласно провозглашала шедеврами нового искусства. Покупатели либо поднимали их на смех, либо просто пожимали плечами. Теперь ей больше не нужно тужиться, стараясь сравниться с Курой, нет, теперь она выберет себе одного из претендентов, демонстрирующих перед ней свои достоинства, — если уже не выбрала! — и умчит с ним прочь, чтобы заложить свой собственный дом.

А рынок… как бы мысли мои ни рвались в сторону с тропы моей памяти, я вспомню и это. На рынке меня всегда принимали как равного. Там я и встретил Равингу, странствующую кукольницу из Вапалы.

И там я встретил Мяу… Моя ладонь нащупала пустоту, глаза наполнились влагой, горло стиснула боль, словно отцова плеть привычно прошлась по плечам.