Андрей Стерхов - Тень кондотьера

Принимая дело к производству, я, как это в солидных конторах и полагается, предложил составить письменный договор на условиях частичной предоплаты. Однако господину Гаевскому в его разболтанном состоянии было явно не формальностей: не выказав ни малейшего смущения по поводу моих финансовых аппетитов, от письменной волокиты отказался он категорически. Упираться я не стал, вернул заготовленные бланки в ящик стола, и сразу, как только получил задаток (половину от оговорённой суммы), приступил к дознанию.

Начал с того, что расспросил потерпевшего о его ближайшем окружении. Расспросил подробно, даже с пристрастием. И вот почему. Практика показывает: за редким исключением похитителем сновидений у человека является кто-то из его близких. Из самых-самых близких. Дело в том, что обычному человеку, то есть человеку, не имеющему серьёзных магических навыков, на расстоянии кражу подобного рода учинить невозможно. Ему в приступе одержимости и лицезреть свою жертву необходимо, и иметь возможность рукой до неё прикоснуться. Обязательно, всенепременно ему нужен прямой доступ к телу. Только через тело он может добраться до души.

К моему великому удивлению близких у господина Гаевского оказалось не так уж и много. Всего двое. С тех пор, как шесть лет назад госпожа Гаевская сбежала в столицу с известным киноактёром Поперечниковым (об этой истории целый месяц трубили все городские таблоиды), в загородном коттедже, что расположен в элитном посёлке Речные Хутора, проживают вместе с потерпевшим лишь дочь-подросток да младшая сестра. Новую хозяйку он в дом не привёл. Почему не привёл, я не знаю. Расспрашивать не стал, тема интимная, к делу никакого отношения не имеющая. Не привёл, и не привёл. Бывает. Может, человек по складу душевному махровый однолюб.

Что касается красавиц из эскорта, секретаря, пресс-атташе, личного шофёра, мажордома и прочей челяди, тут выяснилось следующее: на ночь из них в Речных Хуторах никто не остаётся, даже – что по нынешним плюшевым временам не является чем-то экстраординарным – телохранитель. От заката до рассвета дом находится под надёжным присмотром навороченной системы наблюдения, а двор и парк охраняют два специальным образом натасканных чистых кровей "кавказца". Таким образом, расширять круг подозреваемых за счёт прислуги и людей из свиты не имело никакого смысла. Можно было смело, со стопроцентной уверенностью утверждать, что одержимостью страдает либо дочь господина Гаевского, либо его сестра. Кто конкретно, выяснить мне предстояло уже на месте.

Чтобы не нарушать древних правил и не подталкивать клиента к омуту сакральных премудростей, излишне вдаваться в детали открывшейся мне макобрической картины я не стал. Помолчал по окончании расспроса для солидности минуту-другую и с деловитым видом сообщил, что намерен срочно, незамедлительно, этой же ночью зачистить его дом от тёмных эманаций, источник и природу которых ему знать не только ни к чему, но и просто опасно. Запугал его вот так вот вусмерть без излишней деликатности, после чего, взяв обещание чётко следовать моим инструкциям, изложил план дальнейших совместных действий. На том мы с ним до вечера и расстались.

На приготовление к ночной операции ушло у меня от силы полчаса, до отъезда оставалась куча времени и я, с тем, чтоб не тратить его впустую, взялся перечитывать "Фрагменты" Новалиса, да так проникся, что на фразе "Что можно мыслить отдельно, есть содержание, что должно мыслить только в отношении к чему-либо, есть форма" благополучно задремал. Срок не пропустил лишь благодаря напольным курантам. Встрепенулся, когда стали отбивать восемь вечера, позвонил Вуангу, чтоб не ждал меня домой, схватил битком набитый всякой всячиной тревожный чемодан и – вперёд, труба зовёт.

К воротам особняка, скрытого от любопытных взоров массивным забором из бурого камня, подъехал я без пяти девять. Выходить из машины, чтоб нажать на кнопку переговорного устройства и показать трёхдневную щетину объективу камеры слежения, мне не пришлось: по щучьему велению, по моему хотению автоматические ворота отворились сами собой. Не медля ни секунды, я проехал под арку, увенчанную чугунными крендельками-завитушками, и покатил по аллее, что из-за плотно растущих по обеим сторонам берёз здорово напоминала дворцовую анфиладу. Доехав до трёхэтажного дома, в стиле которого присутствовали исковерканные буйной фантазией архитектора элементы позднего барокко, я притормозил, осмотрелся и, обогнув по часовой стрелке пока ещё неработающий фонтан с дебелой каменой танцовщицей в центре, оставил машину на площадке у гаража.

Хозяин, одетый по-домашнему – в джинсы и лёгкий, в пёстрый ромбик пуловер, ожидал меня на крыльце. Поскольку мы заранее условились, что домочадцам я буду представлен как приехавший в командировку старый институтский товарищ, нам пришлось разыграть маленький спектакль. Обменявшись нарочито-громкими приветствиями, мы с ним обнялись, словно братья родные, и даже полупили друг друга по спинам. Обнялись некрепко и полупили слегка, но тем не менее.

Надо сказать, великой радости моё появление ни у дочери Гаевского, ни у его сестры не вызвало, однако и – за этим в силу понятных причин я проследил особо – сильного беспокойства тоже. Правда, сестра, представленная мне без отчества просто Зоей, удивлённо и с некоторым подозрением покосилась на тревожный чемоданчик, но в этом как раз ничего странного и не было: чемоданчик-то деревянный, обшарпанный и непонятного назначения. Честно говоря, я и сам бы обратил на такой внимание. Да кто угодно бы обратил. Хотя нет, вру, не кто угодно. Киру, дочь Гаевского, этот мой нелепого вида старинный аксессуар никоим образом не заинтересовал. Впрочем, так же как и я сам. Не любопытной какой-то девчонка оказалось: мазнула равнодушным взглядом, выдавила после тёткиного напоминания неискреннее "здрасьте" и тут же куда-то подорвалась. Фьють – и уже тю-тю.

Во время ужина, что был дан в мою честь и накрыт в каминном зале, я имел возможность понаблюдать за дамами подольше. Зоя, скрывать не буду, в общем и целом мне приглянулась. Милая, не испорченная большими деньгами двадцатипятилетняя болтунья, она крайне и без какого-либо притворства была озабоченна развинченным состоянием старшего брата. Минут пять, к примеру, не могла успокоиться из-за пореза, который приметила на его адамовом яблоке. Всё причитала да охала. А потом жаловалось мне доверительно, что Вадика в последнее время будто подменили, и просила хоть немного растормошить его по-дружески. Словом, сестра у Гаевского была кампанейская. А вот дочь – совсем другое дело. Было в этой угловатой семикласснице что-то от маленького хищного зверька: взгляд исподлобья, постоянная настороженность, готовность в любую секунду огрызнуться или попросту дать стрекача. За всё время ужина она произнесла, точнее – пробурчала, от силы слов пять, и сбежала из-за стола ещё до того, как подали десерт. Вот такими разными показались мне эти барышни. Впрочем, делать какие-либо далеко идущие выводы, исходя из первоначальных, а стало быть, во многом ошибочных впечатлений, я не собирался. Что толку гадать на кофейной гуще? Пустое.