Алла Белолипецкая - Орден Сталина

Странное дело: бесследно пропал подстреленный кот. По всей видимости, раненый зверь уполз куда-то, забился в какую-нибудь щель, чтобы умереть в одиночестве, следуя священному обычаю всех кошек. Но о нем никто уже и не вспоминал.

– Наконец-то Ярополк наш! – воскликнул Семенов, обращаясь к Бокию.

Эти двое познакомились более семи лет тому назад: в мае 1911 года, как раз в тот день, когда произошла авиакатастрофа, описанная впоследствии Александром Блоком в стихотворении «Авиатор»: под Петербургом, на Комендантском аэродроме, разбился летчик Смит. С тех пор общались они нечасто, но и этого общения было вполне достаточно, чтобы Глеб Иванович сумел составить представление о своем знакомце.

«Да, конечно, «Ярополк» теперь ваш, – подумал Бокий, – Иосифа Сталина и твой…» Но вслух сказал другое:

– Кстати, вы просили меня подыскать надежного человечка: без специфических способностей, но пригодного для черновой работы. Так вот, по-моему, Иван Стебельков – самая подходящая кандидатура для нашего проекта.

Часть первая

Проект «Ярополк»

Глава 1

Сверху вниз

24 июля 1935 года.

Вечер четверга. Москва

1

Когда принц Калаф вышел из дверей станции метро «Сокольники», близился вечер, и длинные тени ложились на тротуар причудливыми изгибами и зигзагами. Юноша размашисто зашагал от станции прочь, слегка щурясь из-за бьющих ему прямо в глаза солнечных лучей. Его – восемнадцатилетнего студента юридического факультета МГУ – на самом деле звали Николаем Скрябиным. Калафом – в честь героя «Принцессы Турандот» – Колю нарекли университетские товарищи: за скрытность характера и любовь ко всяческим загадкам. И, несомненно, за определенное внешнее сходство с актером Юрием Завадским, который был первым принцем Калафом в театре Вахтангова.

Однако сейчас Николай не походил ни на принца, ни даже на московского студента. Прохожие глядели на него с изумлением и даже с опаской, а некоторые и вовсе шарахались в сторону, в точности так же, как до этого – пассажиры метрополитена. И на то были веские причины.

Выглядел Коля Скрябин, мягко говоря, странно. Лицо его, чертами и впрямь схожее со сказочным ликом Завадского, было серым от покрывавшей его пыли, и на нем выделялись только глаза: светло-зеленые, как китайский нефрит, с крохотными иссиня-черными крапинками вокруг зрачков. Темные волосы Скрябина, густые, как шерсть ньюфаундленда, сосульками ниспадали на лоб, покрытые чем-то наподобие засохшего киселя. Левый рукав Колиной белой рубашки зиял прорехой с кровавой окантовкой. Кровавые же пятна, только мелкие, словно принца Калафа обрызгали кровью из пульверизатора, покрывали рубашку спереди. И, в довершение всего, белую хлопковую ткань там и сям пятнали причудливые кляксы, схожие цветом с мякотью незрелой сливы. Под лучами заходящего солнца они явственно дымились.

Странность Колиного облика дополнялась тем, что под мышкой юноша сжимал портфель: черный, наверняка очень дорогой, сделанный из крокодиловой кожи. Только теперь у портфеля этого была начисто оторвана ручка, от которой остались одни стальные «ушки», и по глянцевой ячеистой коже расползались такие же зеленые пятна, какие украшали рубашку Скрябина. Нести портфель было крайне несподручно; сколько ни старался Коля перехватить свою ношу поудобнее, увесистый предмет без конца норовил сползти то вперед, то назад.

Что могли предположить бдительные граждане при виде рубашки с пятнами и портфеля?.. Кое-кто из них сделал соответствующее умозаключение, и Николай приметил, что один из прохожих заспешил к телефонной будке. Ясно было, куда именно этот товарищ собирается звонить.

Но, по счастью, идти Коле было недалеко, так что он смутил и напугал не очень много народу. А если кто-то и впрямь просигнализировал о нем компетентным органам, то представителей этих самых органов еще надо было дождаться, чего Скрябин делать совсем не собирался. Несмотря на все неудобства с портфелем, он ни разу не замедлил шага, и только возле поворота в нужный ему двор кое-что Колю задержало: ему почудилось, что он увидел Анну.

То есть, конечно, это не могла быть Анна; он точно знал, что не могла. Но – рыжие кудри, стройная фигура, промелькнувшие чуть в стороне, показались Скрябину столь знакомыми, что он замер на месте и долго еще вертел головой, пытаясь понять: куда исчезла женщина, только что виденная им?

Заминка эта чуть не стоила жизни Колиному другу и однокурснику Михаилу Кедрову, к дому которого принц Калаф спешил в тот вечер.

2

Полчаса спустя Николай Скрябин испытывал абсолютную уверенность, что время остановилось – застыло, как присохшая к стеклу кремниевая крошка в песочных часах.

В необычном ракурсе – с крыши четырехэтажного дома – Коля и его друг наблюдали, как над городом заходит солнце. Москва еще не обросла высотными зданиями, ничто не застило обзор, и с этой, не бог весть какой высоты открывалось панорамное зрелище. Виден был чуть ли не весь Сокольнический парк; казалось, что совсем близко стоит позаброшенный Алексеевский монастырь; проблескивал за деревьями Пятницкого кладбища тусклый купол церкви Троицы Живоначальной. А над всем этим носились в розовеющем небе стрижи, с легкостью выписывая фигуры высшего пилотажа.

Картина была дивной и безмятежной, но одно обстоятельство с ней не вязалось. Над крышами двух домов – пятиэтажного (с обновленной кровлей и малярными люльками на стенах) и четырехэтажного, отстоящего от него метра на два, – раздавались приглушенные хлопки. И производил их пистолет с навинченным на ствол глушителем.

На новой кровле восседал, как рыбак на бережку, крепко сложенный мужчина лет сорока, не по-летнему облаченный в пиджачную пару и рубашку с галстуком. Этот неподходящий костюм был весь в грязи, топорщился складками, да и вообще, его обладатель выглядел в нем глупейшим образом. Скрябин знал, в чем тут дело: мужчине с пистолетом куда привычнее было щеголять в гимнастерке цвета хаки с серебряным жгутом в петлицах, с тремя шитыми серебром звездами на каждом рукаве – знаками различия капитана госбезопасности.

Из своего табельного «ТТ» чекист палил по двум мишеням, едва скрытым от него кирпичной вытяжной трубой на соседней крыше.

– Три… – прошептал Коля после очередного выстрела.

Он сидел, высунув из-за трубы голову, в которую стрелок и целился. Но, видно, солнце ему мешало; а как еще можно было объяснить промах с расстояния в семь-восемь метров?

В Колином внешнем облике за полчаса произошли кое-какие перемены. Болотного цвета пятна почти полностью испарились и с его рубашки, и с портфеля. Зато на лбу у Николая появилась багрово-красная отметина: длинный, идущий по диагонали кровоподтек. В момент выстрела юноша непроизвольно коснулся лба кончиками пальцев и поморщился. Одновременно с Колиными глазами произошла удивительная вещь: зрачки их на мгновение расширились, как две пульсирующие звезды, а затем снова сделались прежними.