Наталья Ткаченко - О дружбе

Ярмарка была Ллио не в радость. Он бродил по рядам, смотрел на фокусы и выступления акробатов и слушал бродячих музыкантов только потому, что Тхар, узнав, что он никогда не был на подобных праздниках, буквально выгнала его. Радег и обозные торговали, Риан остался на всякий случай с Тхар и Тилей, Дирелл не заинтересовался примитивным человеческим развлечением, а Мирела отстала на рядах с ювелирными украшениями. Поэтому Ллио ходил один, пытаясь выискать что-нибудь, что могло бы порадовать раненую подругу. Цветы? У Тхар болит голова, и сильный запах ей самочувствие не улучшит. Украшения? Тхар вообще была не из тех, кто ими обвешивается, да и толку от украшений, если ей ещё лежать как минимум недели полторы — две. Стрелы к луку юноша купил, но решил пока не показывать — всё равно девушка не в состоянии его натянуть, так зачем зря расстраивать? Ллио уже было решил, что единственным подарком станет его рассказ о ярмарке, как вдруг взгляд его наткнулся на вывеску в виде раскрытой книги.

И Ллио осенило. Ну конечно! Надо купить Тхар книгу. Он сможет читать ей вслух, а интересный сюжет развлечёт девушку и уведёт её мысли от боли. К тому же, бабушка Тхар упоминала, что дедушка привозил девушке книги, значит, она любит читать. Надо только выбрать подходящую.

Через полчаса он стал счастливым обладателем сразу трёх произведений, как он попросил, "о приключениях" — на его взгляд, этот жанр больше всего соответствовал характеру Тхар. Книги были достаточно толстые, первые страницы — многообещающие, и Ллио радостно думал, что их должно хватить надолго. Со дня неудачного падения Тхар прошло уже достаточно времени, и девушка чувствовала себя гораздо лучше. Плечом она по-прежнему шевелила с опаской, но уже могла сидеть и реже жаловалась на боль. Больше всего Тхар мучилась от скуки и невозможности двигаться. Поэтому, увидев покупки, она радостно воскликнула:

— О, Ллио, я тебя обожаю! То, что надо бедной больной девушке!

— Я буду читать, чтобы тебе глаза не напрягать, — тут же вызвался Ллио: Риан советовал ей как можно чаще лежать с закрытыми глазами.

— Ты лучше расскажи, как там на ярмарке? — потребовала Тхар, и не отстала от эльфа, пока он не пересказал все детали, не ответил на все вопросы, не выслушал все сетования на её неподвижность и не пообещал на следующий день принести знаменитых сейкальских булочек.

Обоз задержался в Сейкале: дела у Радега шли неожиданно хорошо, он что-то продавал, покупал и перепродавал, телеги с товарами пустели, а сундучок с деньгами — тяжелел. Но, как бы орк ни был занят, он всегда находил время прийти к Тхар, поговорить с ней, подбодрить и развлечь. Узнав, что она приходит в восторг от местных булочек, он договорился с булочницей и вечерами приносил свежие, только с противня рулетики и завитушки. Дирелл брался за заваривание чая — кто лучше эльфов знает, как правильно это делать! — и вся компания неожиданно мирно сидела вместе, пока не приходило время спать.

Дорога из Сейкалы удлинялась почти вдвое, так как Радег на всякий случай предпочёл обойти города в карантине: не только из-за болезни, но и потому, что там и не переночуешь, и не поторгуешь, и припасы не пополнишь. По приблизительным подсчётам, они должны были оказаться в Заречном где-то через две с половиной — три недели.

От нечего делать Ллио бродил вокруг Сейкалы — на следующий день они шли дальше, обоз постепенно собирался, но Ллио уже давно собрал всё, что надо. Нельзя сказать, что настроение было особо радужным у находящихся в Сейкале людей, орков и прочих. Ллио заметил нескольких сородичей и даже хмурого гнома, на которого таращился неприлично долго — ведь видел представителя его племени первый раз в жизни. Таращился, пока тот не осведомился строго: "В чём дело, дитя лесов?", и смущённое "дитя" не забормотало извинения, пытаясь затеряться в толпе.

Оставаться на месте эльф уже не мог. Тхар вынужденное бездействие сделало крайне раздражительной. По её собственным словам, она наотдыхалась на сто лет вперёд, и неподвижность просто убивала её. Рассудив, что наперебой хлопочущие возле девушки Дирелл, Гаисхаш, Радег, Мирела, Тиля и Риан найдут, чем её развлечь в его отсутствие, и позаботятся обо всём необходимом, Ллио отправился побродить. Даже его терпеливый характер начал сдавать от постоянного ворчания, жалоб и нытья. Он прекрасно понимал, насколько тяжело лежать пластом деятельной Тхар, но боялся, что вот-вот начнёт огрызаться. А поскольку грубить девушке, да ещё и подруге — это просто верх дурного воспитания, эльф предпочёл исчезнуть на время, чтобы потом с новыми силами быть ей опорой и поддержкой.

Он не заметил, как забрёл в кочевье сахези. На него смотрели с интересом, но достаточно дружелюбно, хотя сами по себе люди выглядели хмурыми и подавленными. Ллио бездумно огибал одну кибитку за другой, когда его внимание привлек плач. Тонкий, захлёбывающийся и безнадёжный — с таким отчаянием мог плакать только ребёнок, ведь в детстве обиды и разочарования ранят вдвое больнее. Тут же послышались усталые утешения, эльф не сдержался и заглянул за полог. В застеленной коврами и завешанном яркими тканями кибитке сидела женщина, прижимая к себе девочку лет десяти-одиннадцати и мягко похлопывая её по плечу. Заметив Ллио, она бросила на юношу раздражённый взгляд и потянулась задёрнуть полог.

— Гаци, дорну, — поспешно сказал Ллио, вспоминая, что этими словами Тхар приветствавала сахези три недели назад.

Женщина чуть насмешливо улыбнулась, оставив полог, и заговорила на сахези.

— Извините, я только эти слова знаю, — смутился Ллио. — Я просто хотел спросить, может, я чем-то могу помочь? Ваша дочь так плачет…

Женщина вздохнула и покачала головой. В завораживающем движении колыхнулись в такт огромные круглые серьги, касаясь смуглых щёк.

— Болела она, — сказала сахези печально и почти без акцента. — Её в больницу забрали, прямо у меня из рук вырвали, — она взмахнула тонкими кистями, усеянными браслетами и кольцами. — А там её обстригли.

— Там всех стригли, — неожиданно подала голос шмыгающая носом девчушка. — Сказали, чтобы вшей не было, а у меня их никогда не было! У меня таки-и-ие ко-осы бы-ыыли-иии… — снова заплакала она, утыкаясь залитым слезами лицом в уже потемневшую кофту матери.

— До земли, — со вздохом подтвердила та, обнимая дочь. — Несколько лет растили. Я тому гаду лекарю едва нож под рёбра не воткнула, когда увидела.

Ллио поперхнулся утешениями, а женщина продолжила:

— А у тасарези женщин только из-за позора стригут. Вот их мальчишки её и обижают. А уйти мы пока не можем — несколько наших в тюрьме сидят, суда ждут.