Питтакус Лор - Я - четвертый

Это был первый знак, что могадорцы в конце концов отыскали нас на Земле, и первый знак того, что мы в опасности. Пока не появился шрам, я почти успел убедить себя в том, что моя память меня обманывает и что Генри говорит мне неправду. Я хотел быть обычным ребенком с обычной жизнью, но с первым шрамом я понял — без всяких сомнений и обсуждений: я не обычный ребенок. На следующий день мы уехали в Миннесоту. Второй шрам появился, когда мне было двенадцать. Я был в школе, в Колорадо, и принимал участие в конкурсе по правильному произношению слов. Как только я почувствовал боль, я сразу понял, что происходит, что случилось со Вторым.

Боль была сильной, но на этот раз терпимой. Я бы остался на сцене, но от жара у меня загорелся носок. Учитель, который проводил конкурс, облил меня из огнетушителя и отправил в больницу. Врач из «скорой помощи» увидел первый шрам и вызвал полицию. Когда появился Генри, они пригрозили арестовать его за насилие над детьми. Но, поскольку его не было рядом со мной при появлении второго шрама, им пришлось отпустить Генри. Мы сели в машину и уехали, на этот раз в Мэн. Мы не взяли с собой ничего, кроме Лориенского Ларца, который Генри всегда возил с собой. На сегодняшний день мы успели переехать двадцать один раз.

Третий шрам появился час назад. Я был на понтоне. Понтон принадлежал родителям самого популярного в школе мальчика, и он в тайне от них устроил там вечеринку. До этого меня никогда не приглашали в этой школе на вечеринки. Я всегда держался особняком, зная, что мы можем уехать в любой момент. Но вот уже два года все было спокойно. Генри следил за новостями и не видел ничего, что могло бы навести могадорцев на одного из нас или насторожить нас. Поэтому я завел пару друзей. И один из них познакомил меня с парнем, который устраивал вечеринку.

Все собрались на пристани. Было три кулера с напитками, музыка и девушки, которыми я издали любовался, но с которыми никогда не заговаривал, хотя и хотел бы. Мы отчалили и на полмили ушли в Мексиканский залив. Я сидел на краю понтона, опустив ноги в воду, и разговаривал с симпатичной темноволосой голубоглазой девушкой по имени Тара, когда почувствовал, что это началось. Вода вокруг моей ноги закипела, а лодыжка засветилась, когда начал вырисовываться шрам. Третий из символов Лориен, третье предостережение. Тара закричала, и все столпились около меня. Я знал, что ничего не смогу объяснить. И знал, что нам немедленно надо уезжать.

Теперь ставки возросли. Они нашли Третьего. Не знаю, был это он или она, но Третий мертв. Поэтому я успокоил Тару, поцеловал ее в щечку, сказал, что был рад с ней познакомиться и надеюсь, что она будет жить долго и счастливо. Прыгнул в воду и поплыл к берегу так быстро, как только мог, держась все время под водой и вынырнув только раз примерно на полпути, чтобы глотнуть воздуха. Выбравшись на берег, я побежал вдоль шоссе за окаймляющими его деревьями, не уступая в скорости автомобилю.

Когда я добрался до дома, Генри сидел среди своих сканеров и мониторов, с помощью которых отслеживал новости по всему миру и контролировал работу полиции в нашем районе. Он сразу все понял, хотя я не сказал ни слова, и приподнял мою мокрую штанину, чтобы взглянуть на шрамы.

Вначале наша группа состояла из девяти.

Троих уже не стало, они мертвы.

Нас осталось шестеро.

Они охотятся на нас и не остановятся, пока не убьют нас всех.

Я — Четвертый.

Я знаю, что я — следующий.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я стою на середине подъезда к нашему дому и вглядываюсь в здание. Оно светло-розовое, почти как глазурь на пирожном, и построено на трехметровых деревянных сваях. Перед ним покачивается на ветру пальма. За ним есть причал, он на двадцать метров уходит в Мексиканский залив. Если бы дом стоял на полтора километра южнее, то причал был бы в Атлантическом океане.

Генри выходит из дома с последними коробками, некоторые из них не распаковывались после нашего последнего переезда. Он запирает дверь и опускает ключ в прорезь для почты рядом. Сейчас два часа ночи. На Генри шорты цвета хаки и черная рубашка поло. Он очень смуглый от загара, и выражение его небритого лица кажется подавленным. Он тоже опечален тем, что приходится уезжать. Он бросает последние коробки в кузов пикапа к остальным нашим вещам.

— Ну, вот и все, — произносит он.

Я киваю. Мы стоим, смотрим на дом и слушаем шелест пальмовых листьев. Я держу в руке пакет с сельдереем.

— Я буду скучать по этому месту, — говорю я. — Даже больше, чем по другим.

— Я тоже.

— Пора жечь?

— Да. Ты сделаешь или хочешь, чтобы я сделал?

— Я сам.

Генри достает свой бумажник и бросает на землю. Я достаю свой и тоже бросаю. Он идет к грузовику и возвращается с паспортами, свидетельствами о рождении, карточками социального страхования, чековыми книжками, кредитными и банковскими карточками — и бросает их на землю. Бросает все документы, удостоверяющие наши личности. Все они поддельные. Я беру из грузовика маленькую канистру с бензином, которую мы держим для экстренных случаев. Поливаю бензином кучку документов. Сейчас меня зовут Дэниэл Джонс. Я якобы вырос в Калифорнии, а сюда переехал со своим отцом: он программист, и переезд был необходим по работе. Дэниэл Джонс сейчас исчезнет. Я зажигаю спичку, бросаю ее, и кучка загорается. Ушла еще одна из моих жизней. Как всегда, мы с Генри стоим и смотрим на огонь. «Пока, Дэниэл, — думаю я, — было приятно свести с тобой знакомство». Когда костер догорает, Генри оборачивается ко мне.

— Пора ехать.

— Я знаю.

— Эти острова никогда не были безопасным местом. Отсюда слишком трудно выбраться, слишком трудно бежать. Было глупо сюда приезжать.

Я киваю. Он прав, и я это знаю. Но мне все же не хочется уезжать. Мы приехали сюда, потому что я этого захотел, и в первый раз Генри позволил мне выбрать, куда ехать. Мы пробыли здесь девять месяцев — дольше, чем в любом другом месте с тех пор, как покинули Лориен. Мне будет недоставать этого солнца и тепла. Мне будет недоставать геккона, который сидел на стене и каждое утро смотрел, как я завтракаю. Хотя в Южной Флориде в буквальном смысле миллионы гекконов, я готов поклясться, что именно этот ходит за мной в школу и оказывается рядом везде, где бы я ни был. Я буду скучать по грозам, которые, кажется, возникают из ничего, по тишине и покою ранних утренних часов, когда еще не прилетели крачки. Я буду скучать по дельфинам, которые иногда приплывают кормиться на закате. Я буду скучать даже по серному запаху гниющих на берегу водорослей, по тому, как этот запах заполняет дом и проникает в наши сны.