Владимир Пекальчук - Скользящий сквозь ночь. Живые и мертвые

Зерван пододвинул к себе тарелку с пирогом и еще раз порадовался своему новому плащу. Подбитый мехом тигра, он оказался очень хорош в последнюю промозглую ночь. Уже ради одной этой обновки стоило убить людоеда, тем более что тигр оказался староват и медлителен, легкая добыча. Старость — не радость, даже тигры, старея, вынуждены переходить на человечину, и в итоге рано или поздно находят свою смерть от вил и кольев.

Скрипнула дверь, и на пороге трактира появился новый посетитель — точнее, посетительница. Высокая женщина в темном плаще и капюшоне внимательно оглядела полутемную комнату, пройдясь взглядом по посетителям. Ее внимание привлекли несколько завсегдатаев в крестьянской одежде да несколько купеческих компаний, Зерван же интереса не вызвал.

Настороженно двигается, подумал он, свободно — и в то же время словно сжатая пружина. Можно держать пари — если кто-то из забулдыг рискнет распустить руки — на свет божий тотчас же появится острый кинжал — из рукава или из ботинка. А может, сразу пара. А осанка — любая королева обзавидуется. Интересно, что делает такая женщина одна в здешней глухомани? Одета бедно, но опрятно, лицо прячет под капюшоном… вампир?

Зерван вместе с остальными посетителями проводил ее взглядом в самый дальний темный угол и подумал, что повадки незнакомки очень сильно напоминают ему его собственные.

Тем временем женщина сбросила капюшон, и он с трудом удержался от восхищенного возгласа: девушка оказалась чудо как хороша, не исключено, что в ее жилах изрядная примесь эльфийских кровей… а может, голубых. Или и то и то сразу. Изящное, с правильными чертами лицо, сочный цвет пухлых губ, голубые глаза и волосы цвета воронова крыла… Не вампир — иначе глаза были бы либо красными, либо карими, как у всех маскирующихся вампиров. И возраст — лет двадцать пять, а может, и меньше, видимо, жизнь слегка потрепала ее невзгодами — взгляд колючий, острый, что твоя бритва.

Эх, будь Зерван чуть моложе — попытал бы счастья… хотя, а почему собственно нет? На вид-то ему тридцать с небольшим, о своих ста пяти прожитых годах знает только он сам…

В этот момент девушка выглянула в окно и вздохнула — ждет кого-то. Может быть, своего спутника, с которым договорилась встретиться в этом месте.

Он сосчитал до десяти и унял зачастившее сердце. Не тот случай, когда стоит думать о женщинах, даже таких прелестных: в любой момент враг может нанести удар. Сам Зерван на шаг впереди — но любая пауза может позволить охотникам сократить разрыв. У бегущего зверя нет и не может быть времени на маленькие радости.

Незнакомка, сбросив котомку с плеч, подошла к трактирщику и положила перед ним несколько монет. Медяки, определил по стуку металла о столешницу Зерван. Так и оказалось: она унесла к себе в угол тарелку похлебки да кусок черного хлеба. Видно, на мели и оголодала, вон как уплетает…

— Хозяин, мне добавки, — потребовал негромко Зерван, и толстенький коротышка-трактирщик тотчас же оказался рядом.

— Чего господин изволит?

— Еще пирога. И грога сладкого, — он положил на стол несколько белобоких монет и тихо добавил: — и той девушке в углу — хорошую порцию жаркого. И грога горячего.

Толстяк расплылся в понимающей улыбке:

— Будет исполнено. Что сказать ей когда она спросит, кто благоде…

— Что благодетель пожелал остаться инкогнито, — отрезал Зерван, — и еще, вначале подойди вон к тем, тем и тем купцам и спроси, не нужно ли им чего.

— Зачем? — опешил трактирщик.

Вампир вздохнул. Если живешь долго, словно эльф, начинаешь, подобно большинству оных, презирать людишек, насмотревшись на таких вот толстопузых уродцев. Кретин прижимистый, он наверняка не способен и с медяком расстаться без корысти для себя.

— Чтоб она не догадалась, что это я. Чего стоишь столбом? Вперед!

За окном окончательно погас умирающий день. Зерван дождался добавки пирога и принялся за еду, наблюдая за хозяином трактира. Тот, выполняя инструкции, подошел к нескольким купцам, затем вернулся за прилавок и позвал служанку — видимо, свою жену. Такому проще супругу припрячь к тяжелой работе, чем раскошелиться на чужую работницу.

Спустя минуту он принес в угол тарелку с дымящимся мясом и кружкой горячего напитка, и вампир подумал, что сейчас толстяк рискует получить по роже: девчонка ведь может понять его превратно. Вот ее руки оставили почти доеденную похлебку и ложку и уперлись в стол… сейчас последует рывок и на трактирщика будет опрокинут стол и… К счастью, толстяк выговорил объяснение достаточно быстро, чтобы избежать увечий, и улизнул к себе за прилавок. Девушка полоснула по присутствующим злым, жестким взглядом, так что Зерван едва успел уткнуться глазами в свой пирог. Хоть бы девчонка не оказалась гордячкой — ведь с нее запросто может статься.

Впрочем, голод оказался сильнее — она жадно набросилась на еду. Ест быстро, но с достоинством, не чавкая, как остальные, вилку держит правильно… Кто она? Дочь обнищавшего дворянина? Возможно. Впрочем, какая разница, Зерван все равно этого не узнает. Своих проблем полно, только успевай расхлебывать, ведь он уже давно живет на расстоянии смертельного удара от своих врагов.

Он доел пирог, снял с ремня вместительную флягу и вынул пробку. Поднес горлышко к губам и усилием воли не позволил лицу скорчиться в гримасе отвращения: только одним богам ведомо, кроме него, как же гадка на вкус кровь, хоть телячья, хоть любая другая. Конечно, голодному вампиру слаще нектара нет, чем свежая красная жидкость, но такие гурманы редко живут дольше пары десятков лет. Зерван же на горьком своем опыте и фатальном чужом давно усвоил простое правило: хочешь жить долго — будь всегда сыт. Всегда. Вампир, который начинает искать в питье крови удовольствие, живет недолго и умирает, как правило, в муках.

Вампир сделал несколько глотков и закупорил флягу, затем залпом выдул грог. Горячительный напиток смыл гадкий привкус крови с языка и вернул хорошее настроение. В окно заглянула только-только проснувшаяся луна — значит, пора в путь.

Он поднялся из-за стола, поправил на боку ножны со смертоносным эльфийским клинком и покинул трактир, усилием воли удержавшись от еще одного восхищенного взгляда на незнакомую девушку.

Нет длинней пути, чем путь в никуда. День за днем, ночь за ночью шагать, лишь иногда падая от усталости на землю и засыпая прямо под открытым небом, и при этом знать, что путь этот не имеет конца, и никогда не приведет туда, где отверженный изгой будет менее несчастлив, чем теперь — что может быть страшнее? Вот она, цена трусости. Он искупил свою вину смертью — теперь осталось искупить трусость, чтобы без стыда появиться перед своими предками.