Анна Дашевская - Лицо под маской (СИ)

Наверное, я задремала в кресле у окна с видом на город, иначе, почему от резкого звонка внутренней связи сердце мое заколотилось, как заячий хвост?

— Синьора Хемилтон-Дайер, вас ожидают в баре нашего отеля, — сообщил мягкий женский голос.

И что я так всполошилась?

В конце концов, если мне не понравится этот синьор… как его? Лаварди, я всегда могу мило улыбнуться и сообщить, что у меня изменились планы. Мои планы могут измениться даже так сильно, что я закрою чемодан, отправлюсь на станцию и сяду в первый попавшийся поезд.

Я ополоснула лицо холодной водой и взглянула в зеркало. Увиденное мне не понравилось.

Синьор Лаварди был похож на любимого дядюшку. Ну, у меня лично был именно такой любимый дядюшка, двоюродный брат отца. Дядю Руфуса в семье никто не принимал всерьез. Вот он точно так же осыпал сигарным пеплом лацканы пиджака и цветной шелковый платок в нагрудном кармане, и морщинки у уголков глаз у него были похожие.

Он встал, здороваясь, и оказался высоким и худым, словно складной метр.

— Итак, синьор Лаварди? — спросила я самым деловым тоном.

— Итак, синьора, — передразнил меня собеседник, и неожиданно засмеялся. — Я весь в вашем распоряжении. Как мне сообщил наш дорогой Антонио, у вас завтра Chiocollata Danzante в ка'Градениго, и для начала вам нужно подобрать наряд?

Ателье Флавиа сверкало витриной на calle de le Becarie, однако гондола подвезла нас к водному подъезду, со стороны sotoportego de ca'Dorso. Я уже знала, что вход с воды считается здесь более почетным. За двадцать минут в гондоле от причала «Палаццо Дандоло» до этого sotoportego синьор Лаварди успел рассказать мне о некоторых тонкостях жизни в городе, возникло ощущение, что информация меня уже переполняет.

Хозяйка ателье, синьора Паола Флавиа, смотрела на меня без особой приязни, постукивая указательным пальцем по выпяченной нижней губе. Потом повернулась к моему сопровождающему, и пальцы ее быстро замелькали в воздухе, ведя разговор на тайном языке жестов. Я не удивлялась: два моих старших кузена освоили подобный язык во время службы в армейской разведке и кое-каким жестам даже научили меня. Синьор Лаварди отвечал редко и коротко, но, по-видимому, был убедителен, так что через короткое время дама вновь посмотрела на меня и сказала вслух:

— Ну, хорошо. Значит, Chiocollata Danzante, и будет это завтра.

— В Ка'Градениго, Паола, — многозначительно сказал мой consigliere.

Обойдя меня, будто колонну, она задумчиво постучала себя пальцем по подбородку.

— Серые глаза, светлая шатенка, кожа чуть смуглая… Вы, наверное, носите голубое и синее, синьора?

В ее голосе мне послышалось слегка прикрытая снисходительность, я разозлилась и ответила резко:

— В основном я ношу зеленое! Хирургическую робу. А в свободное время, которого немного, надеваю джинсы и то, что попалось под руку.

— Понятно, — откликнулась синьора Флавиа, нисколько не обидевшись. — Черное и белое, вот так мы попробуем. Джованна! Принеси «герцогиню Сфорца» и все, что положено!

Я хотела упереться: что такое, вокруг полно дивных платьев всех цветов радуги — малиновые, золотые, бирюзовые — а меня, словно монахиню, упихивают в ахроматическую гамму. Но потом мне стало любопытно, что ж за платье названо именем знаменитой герцогини?

Черный шелк, шитый серебром. Белое кружево манжет и широкого стоячего воротника, сверкающее серебром и мелкими страза. Черный плащ с объемным капюшоном и треуголка, отделанная серебряным галуном.

И корсет, мамочки!

— А неплохо, — с одобрением сказала синьора Флавиа, осматривая меня со всех сторон. — Весьма неплохо. Осталось подобрать маску.

— Возможно, у госпожи Хемилтон-Дайер есть какие-то предпочтения? — вежливо поинтересовался синьор Лаварди, одновременно продолжая выплетать пальцами кружево тайной речи.

— Джованна! Принеси второй и третий набор! — закричала хозяйка ателье, и, еще прежде, чем эхо от ее голоса затерялось в складках платьев, немолодая помощница внесла две подставки с масками.

Я затаила дыхание. До меня вдруг дошло, что с завтрашнего дня в этом городе можно не снимать маску вообще. Быть без лица. Без имени. Без биографии, анкетных данных, перечня научных достижений, списка использованной литературы. Медленно я протянула руку к белой маске, полностью закрывающей лицо. Нижняя часть ее была выдвинута вперед длинным и довольно уродливым клином.

— Это баута, синьора, — мягко проговорил Лаварди. — Отличный выбор, именно то, что нужно к tricorno. Только, позволю себе заметить, белую бауту носят летом, зимой полагается черная. Вот, например, такая.

И он протянул мне черную маску, украшенную алыми ограненными кристаллами.

Я приложила маску к лицу и повернулась к зеркалу. Там отражалась совершенно не знакомая мне дама, лицо которой искажал и немало уродовал клин, клюв, выпяченный подбородок. Мой глаз хирурга, специалиста по красоте это резало ужасно.

— Синьор Лаварди, а почему эта… баута имеет такую странную форму? — спросила я, пока госпожа Флавиа завязывала на затылке ленты маски, закрывала мои волосы шелком и кружевами, и водружала треуголку поверх платка.

— Это очень просто, синьора. Благодаря этой детали, кажущейся вам столь странной, вы сможете есть и пить, не снимая маски. Кроме того, она изменит ваш голос.

— Изменит голос, — повторила я, продолжая глядеть, как в зеркале приобретает пугающую реальность черно-белая фигура, на бауте которой сверкают алые капли, — Очень интересно. Скажите мне вот еще что, я ведь могу носить и мужской костюм?

— Разумеется, синьора! — ответили в один голос мои советчики.

— Тогда хотелось бы примерить… ну, скажем, вот этот, — не глядя, я ткнула пальцем и попала в лазурно-синий камзол, отделанный бледно-голубым шитьем и белоснежными кружевами.

В гондоле синьор Лаварди снова сел напротив меня и спросил:

— Могу ли я предложить вам отличное место, чтобы пообедать? Вам понравится.

Я взглянула на часы: оказывается, в ателье мы провели гораздо больше времени, чем я предполагала, стрелка подползала к половине шестого. Ну да, уже почти стемнело…

— А нас сейчас покормят где-нибудь? — с сомнением спросила я. — Мне говорили, что в Лации все рестораны закрываются в половине третьего, и будут открыты уже только к вечеру. Вообще-то, конечно, есть хочется.

Есть хотелось просто зверски, честно говоря. Завтрак был давным-давно, еще утром, а с тех пор мне перепала только чашка кофе с крохотной печенинкой, принесенная одной из мастериц в момент смены костюма.

— Покормят, — кивнул мой consigliere. — Конечно, вам не принесут раззолоченного меню на десяти языках, что так любят туристы. Уж что приготовили сегодня, то и подадут. Но зато это будет настоящая венецианская кухня, никаких штучек с юга.