Тэд Уильямс - Игра теней

— Ладно, так и быть, — сдался мальчик. — Раз не хочешь оставить меня в покое, хотя бы поклянись, что никому не разболтаешь.

— Вот еще выдумал, свинтус! Буду я клясться! Ты и без того прекрасно знаешь, что я не разболтаю!

Это было чистой правдой. Каждому из близнецов не раз приходилось терпеть наказание за провинности другого, но выдавать друг друга они считали ниже своего достоинства. Между ними существовало соглашение, такое глубокое и естественное, что его не надо было проговаривать вслух.

Но на этот раз мальчик проявил твердость. Он терпеливо пережидал, пока пройдет охвативший сестру приступ раздражения. На бледном его лице застыла невеселая усмешка. Наконец девочка решила сдаться. Принципы, которым она следовала, не выдержали напора любопытства.

— Хорошо, если ты такая свинья, я поклянусь. Чем поклясться?

— Клянись на крови. Никакая другая клятва не годится.

— Да услышат меня боги, ты совсем сбрендил!

Девочка вдруг поняла, что такие выражения недостойны принцессы, и невольно огляделась по сторонам. Но никто не мог ее услышать — они с братом были одни в пустынной кладовой.

— Надо же, что придумал — на крови! На какой крови?

Вместо ответа Баррик вытащил из-за обшлага кинжал и, лишь слегка поморщившись, сделал надрез на кончике своего пальца. Бриони наблюдала за действиями брата как завороженная.

— Между прочим, кинжал тебе разрешено носить только во время торжественных церемоний, — едва слышно прошептала она.

Шасо, главный хранитель оружия, запретил Баррику носить кинжал, чтобы вспыльчивый и упрямый мальчик ненароком не поранил себя или кого-то другого.

— Плевать я хотел на запреты! А если на меня нападут, когда рядом не будет стражников? Я должен ждать, пока меня зарежут, как цыпленка? В конце концов, я принц. Или мне нужно просто хлопнуть их перчаткой и приказать убираться вон?

— Нет у тебя никаких врагов. — Бриони, не отрывая взгляда, наблюдала, как кровь тонким ручейком струится по пальцу брата. — С чего ты взял, что на тебя нападут? Кому нужно тебя убивать?

Он покачал головой и сокрушенно вздохнул, словно удивлялся наивности сестры.

— Ты что, собираешься сидеть и ждать, пока я истеку кровью?

Девочка изумленно уставилась на него.

— Ты хочешь, чтобы я тоже порезала палец? Чтобы узнать твой дурацкий секрет? Нет уж, не дождешься.

— Хорошо, — проронил мальчик, пососал кровоточащий палец и промокнул его рукавом. — Тогда ты ничего не узнаешь. Убирайся прочь и оставь меня в покое.

— Ну почему ты такой вредный!

Бриони вгляделась в лицо брата и поняла, что он не уступит. Баррик был упрямым, как загнутый гвоздь.

— Будь по-твоему. Давай кинжал.

Мальчик колебался: он решал, можно ли доверить женщине свое оружие. В конце концов Баррик протянул сестре кинжал. Прикусив губу, Бриони приложила острый край лезвия к пальцу.

— Режь, не тяни!

Но девочка медлила. Тогда Баррик сделал стремительное движение здоровой рукой, схватил палец сестры и буквально насадил его на лезвие. Порез оказался неглубоким, и, пока Бриони осыпала брата ругательствами, боль улеглась. На пальце выступила алая капля. Баррик взял руку сестры, на этот раз мягче, и соединил ее кровоточащий палец со своим.

Это был странный момент. Девочка не ожидала, что испытает столь волнующее ощущение, когда кровь из ранки сольется с кровью брата. А Баррик был так сосредоточен, словно перед его глазами предстала захватывающая и упоительная картина — тела, слившиеся в любовном экстазе, или последние судороги повешенного.

Подняв голову, он встретил удивленный взгляд сестры.

— Что ты на меня уставилась? Говори: клянусь, что буду свято хранить тайну, которую сейчас узнаю. А если нарушу клятву, пусть меня покарают боги.

— Баррик! Зачем все эти ужасы? Ведь я и так никому ничего не скажу. И ты это прекрасно знаешь.

— Теперь, когда наша кровь слилась, ты не можешь отказаться от клятвы.

Бриони покачала головой. До чего же глупы эти мальчишки. Неужели он думает, что кровь из порезанных пальцев свяжет их сильнее, чем материнская утроба?

— Я не собираюсь ни от чего отказываться. Если тебе угодно, клянусь, и пусть меня покарают боги. Ну, что дальше?

— Молодец. Раз ты поклялась, я тебе все покажу.

Баррик встал и, к удивлению сестры, вскарабкался на здоровенное полено, которое с незапамятных времен использовалось в кладовой в качестве табуретки. Порывшись на одной из полок, принц достал какой-то сверток и положил его на стол так осторожно, словно там скрывалось что-то живое и опасное. Девочка разрывалась между стремлением узнать, что в свертке, и желанием броситься наутек, а ее брат благоговейно развернул ветхую тряпицу.

— Статуэтка, — разочарованно выдохнула Бриони.

Высотой статуэтка была с ручную белку из тех, что жили в саду. Однако на этом сходство с обычными и привычными вещами заканчивалось. Статуэтка была сделана из удивительного материала — дымчатого хрусталя, местами жемчужно-серого, словно подернутого инеем, местами сверкающего и прозрачного, как алмаз. Камень переливался всеми оттенками от прозрачно-голубого до розоватого, как сверкающая на солнце вода родника. Лицо статуэтки почти скрывал капюшон плаща, а широкоплечая фигура, опиравшаяся на пастушеский посох, казалась мощной и сильной. На плече, будто вторая голова, восседала сова.

— Это Керниос, — прошептала Бриони.

Ей уже случалось видеть такие изображения, и она протянула руку к статуэтке.

— Не смей!

Баррик схватил статуэтку и снова завернул в тряпку.

— Это… это плохая вещь.

— Да что в ней плохого?

— Не знаю. Но я чувствую… чувствую, что я ее ненавижу.

Несколько мгновений сестра с недоумением смотрела на него, потом в ее глазах вспыхнула искорка понимания.

— Баррик, неужели… неужели это статуэтка из часовни Эривора? Та самая, что пропала… Помнишь, как злился тогда отец Тимойд?

— Эта статуэтка не пропала. Ее украли. Отец Тимойд твердил об этом без конца. — Бледные щеки Баррика залила краска. — И он был прав.

— Да хранит нас милостивая Зория, ведь ты же не…

Баррик молчал, но сестра прочла ответ в его глазах.

— Зачем, Баррик, зачем? Для чего она тебе?

— Сам не знаю. Говорю же, я его ненавижу. Погляди, глаза у него закрыты капюшоном, но он и не хочет ничего видеть. Он что-то замышляет… и выжидает. Я чувствую, как от него исходит зло. Чувствую это даже сильнее, чем в часовне. Разве ты ничего не чувствуешь?

— Нет… Обычная статуэтка. Почему от нее исходит зло?

— Говорю тебе, не знаю. Она какая-то… горячая. Точнее, от нее у меня в голове становится горячо. Или не горячо, а просто… какие-то странные мысли, и они жгут. Не могу объяснить. Но я его ненавижу. — Лицо Баррика вновь покрыла бледность, глаза горели огнем решимости. — И я непременно выброшу эту гадость в ров. Прямо сейчас.