Марина Дяченко - Варан

— Помедленнее, — сказал приезжий. — Дышать тяжело.

А ведь он точно потомственный горни, подумал Варан. Тут не притворишься. И родился, видать, наверху… Потому и мокро у нас, и плохо, и дышать, вишь, нечем.

— Скоро прибудем, — пообещал, смягчившись. — Вон, дымки показались…

Поселок издалека казался присевшим на землю облаком. Стелился по земле дым, и поднимался пар над плоскими каменными крышами. Волоча за собой, как хвост, слабеющего господинчика, Варан двинул прямо к дому старосты.

— Карп, а Карп! Почта пришла, и дело еще есть…

— Почту положи под дверью, а дело подождет, — отозвался сиплый голос. — Дверь не открывай, слышь: сухо у меня. Потом дело.

Но прежде чем Варан успел что-то сказать в ответ, приезжий отодвинул его с дороги и толкнул просмоленную дверь.

— Я сказал — не открывать! — рявкнул староста. — Ну, ты у меня получишь, дрянь такая!

Варан не нашел ничего лучшего, как шагнуть внутрь вслед за чужаком.

У старосты и вправду было сухо. С потолка свисали набухшие соляные мешочки — из тех, что вытягивают пар из воздуха, как губка — воду. Пол был покрыт хрустящим слоем розовой и голубой соли; сам Карп, в домашней тканой одежде, сидел перед очагом со вкусной миской на коленях. Не рыба, насколько смог разглядеть Варан. И не репс.

Сглотнул слюну.

— Прошу прощения, — сказал господинчик, выпрямляясь и делаясь похожим на настоящего господина. — Я прибыл на Круглый Клык с Императорским поручением для вашего князя… Готов предъявить верительные грамоты.

Карп, надо отдать ему должное, не поперхнулся овощным рагу (а в миске было именно рагу!). Смерив взглядом чужака, мельком глянув на Варана (тот догадался плотно закрыть дверь за пришельцем), староста осторожно поставил миску на низкий каменный столик. Наклонил голову, сделавшись удивительно похожим на рыбу-горбунью:

— Извольте.

Варан переступил с ноги на ногу. Соль под сапогами хрустнула басовито, влажно, недовольно, но это еще что: вокруг мокрых башмаков пришельца драгоценный соляной ковер не только напитался, но начал подтаивать.

Чужак наклонился над своим сундучком (резной сундук из цельного дерева! Варан видел, каким взглядом староста зыркнул на вещичку: кто-кто, а Карп в таких делах разбирается). Откинул крышку; сундук не был пустым, как подозревалось Варану. Он был набит тонкими свитками бумаги. Сухими хрустящими свитками, так что легкое содержимое сундука было, пожалуй, дороже оболочки…

И как его только по дороге не ограбили, удивился Варан.

— Мои документы…

Чужак развернул что-то на ладони.

Варан отпрыгнул. Над раскрытым бумажным листом разгорелось радужное сияние; с легким потрескиванием запрыгали искорки. Староста выпучил глаза, неосознанным жестом приложил два пальца к губам, отгоняя Шуу и ее приспешников.

— Изучите внимательно, — сказал пришелец, и Варану померещилась в его голосе издевка. Как же, ткнул провинциальных крыс носом в настоящую Императорскую печать…

Староста, к чести его, взял себя в руки почти сразу.

Не торопясь, поднялся; отвесил официальный поклон — не выше, но и не ниже, чем следует. Вытянул шею, изучая документ внимательнее; важно кивнул:

— Добро пожаловать на Круглый Клык, горни Лереала… ру… руун. Какого рода услуги вы желали бы получить, э-э, от местных властей?

Варан приподнялся на цыпочки. Разглядел на бумаге играющее всеми красками поле, на нем — выпуклое, будто живое, лицо чужака-горни — без капюшона, с сухими волосами и не разбухшим, здоровым носом, загорелое и строгое до суровости. Буквы не успел прочитать.

— Только одну услугу, — чужак со смешным длинным именем сложил бумагу, погасив тем самым сияние. — Доставьте меня наверх без промедления. Желательно прямо сейчас.

— А-а, — староста кашлянул, прочищая сиплое горло. — Э-э, горни… Не знаю, есть ли сегодня транспорт… Ты! — он резко обернулся к Варану. — Батя сегодня воду отправляет?

— Вчера отправлял, — буркнул Варан, не желая, впрочем, открыто дерзить. — А сегодня у него винт недовернут.

— Пускай довернет винт, — ласково сказал староста. — Видишь — горни спешит, неохота горни с нами, селедками, мокнуть… Значит, беги к бате, пусть наворачивает винт и пусть отправляет горни. Печать Императора — ему что, жить надоело?!

Варан чуть не задохнулся от возмущения. Так вот, играючи, спихнуть заботу с собственной спины на чужую да еще Императора приплести, Шуу тебя отрыгни…

— Да как… вчера же летали… а пружина — ее же заводить надо… что же гонять полузаведенный… А вдруг не долетит, свалится, что тогда?

— Бате, стало быть, приказ Императора и не приказ вовсе? — ласково осведомился староста.

Варан беспомощно глянул на пришельца-горни.

Тот стоял в лужице оплывающей соли, капюшон откинут на спину, волосы, и в самом деле длиной почти до плеч, прилипли к голове. В опущенной руке — верительная грамота с радугой внутри.

— Такой у нас народ, — со вздохом заключил староста. — Ленивый народ и хитрый, что твоя уховертка, как для своего поля — из кожи вон, а как для общины или вот для государства — тут вам тысяча причин, стонадцать отговорок — и то, и это… Загор-одноглазый, этого вот тунеядца родитель, у нас подъемником ведает. Я вам, горни, записочку-то напишу — пусть выдадут вам поесть, попить теплого, одежку сухую, а то вы в поддонье, вижу, нечастый гость… — Староста мягко хихикнул. Пошарил рукой в нише стола, вытащил большую тусклую раковину, вынул из-за уха стило, послюнил зачем-то, начал царапать. Звук получался едва слышный, но донельзя мерзкий.

Варан проглотил горькую слюну. Бесполезно спорить, этот жирный сом всегда побеждает, сетка лучшая — ему, овощное рагу в миске — ему, тунеядцем обозвать, сопляком, мерзавцем — всегда пожалуйста, и не смей в ответ посмотреть косо…

— Чего зыркаешь? — Кажется, староста ощутил его взгляд склоненной макушкой. — Позыркай мне… Вот для отца записка. Что указано — все исполнить, из общины потом возместим… Ну-ка пшел. Шкурой за горни ответите, и ты, и отец… Пшел!

И поклон этому Лереала… как его там. На этот раз низкий поклон, подчеркнуто почтительный. Распахнутая дверь, клубы пара… Варан едва успел увернуться, чтобы не получить пинок под зад.

Это счастье Карпу, что Варан увернулся. Потом, конечно, кисло пришлось бы… Но домашнюю тканую рубаху старосте долго отмывать пришлось бы… от крови из разбитого носа…

— А ты злой, — сказал горни и снова чихнул. — Глазами искры высекаешь… Сундучок-то возьми.

Варан — некуда деваться — взялся за кожаную ручку деревянного вместилища сокровищ. Оказалось, что сундук не так легок, как думалось прежде; на самом деле он был тяжелее обоих мешков с почтой, мокнущих здесь же, под крыльцом.