Галина Романова - Властимир

Деревня стояла на плоской вершине холма. Слева к нему почти вплотную примыкала заводь, заросшая камышом и ивняком, а с противоположной стороны к тыну подступал лес — его отделял только овраг и светлый березняк, где на Радуницу девушки украшали березы венками и кумились, а на Русалии жгли костры и гадали о суженом. Холм был пронизан подземными ходами — из подпола почти каждого дома шел ход или в лес, или к заводи с обрывистыми берегами. Не раз эти ходы спасали мирных жителей Ласковы от хазар или угров, что раньше часто заходили сюда.

По мосту Веденея перешла овраг и оказалась за тыном своего селения. Дом ее стоял на другой стороне — чтобы попасть туда, ей надо было пересечь всю деревню. А та словно вымерла — все мужчины и подростки, а с ними кое-кто из женщин и стариков были в поле. По домам сидели только больные, старые, малые да матери с младенцами. Все же с несколькими женщинами Веденея обменялась поклонами — в деревне все знали друг друга в лицо, многие приходились друг другу дальней и близкой родней, а уж Веденея многим была больше чем родная — скольких она исцелила, скольким, помогла. К ней приходили и из соседних деревень — она славилась знанием трав, кореньев и слов-заговоров, одаренная богами умением и мудростью.

Когда она шла по деревне, ей вслед часто летели добрые пожелания — многие верили, что в ответ на ласковое слово ведунья приворожит любимого или нагадает счастье. Кто-то просто вспоминал добро, что сделала девушка, кто-то вздыхал о ней самой.

Высокая, стройная, как береза, что росла у их дома, Веденея не блистала особой красой, и ее давно затмили другие девушки, среди которых первой была ее младшая сестра, красавица Прогнева. Парни и холостые воины с заставы, где жил брат девушек, Ждан, увивались вокруг ее младшей сестры, а Веденея, прожив двадцать и два года жизни, оставалась бобыл-кой. Обычно таких девушек, которые до восемнадцати лет не вышли замуж, не очень привечают, но Веденея была траво-знатица и ворожея, и о ней никто не мог сказать дурного слова, даже если бы и захотел, — слишком многим она помогла.

Из избы вышла молодая женщина с ведром — видно, собралась за водой. Увидев Веденею, поклонилась с особым почтением — этой зимой, в самые лютые морозы, родила она сына, и только благодаря заботе ворожеи малыш выжил.

— Веденея! К тебе гость пожаловал! — крикнула она. Девушка остановилась:

— Какой?

— А чужой, тот, что все ездит… Ну, сама знаешь! — И она, махнув рукой, чтоб ворожея поторопилась, пошла своей дорогой.

Веденея прибавила шагу, заворачивая за угол. Ездить к ней мог только один человек, которого деревня знала как «чужого», но сердце ее все равно радостно забилось, когда она увидела привязанного к заветной березе серого жеребца с черной гривой и лежащее рядом на земле седло.

Только у одного человека в мире был такой конь и такое седло. Девушка ничуть не удивилась, увидев, что дверь распахнута. Она вбежала в дом и увидела сидящего на лавке у стола высокого плечистого мужчину с полуседой бородой и смотрящими из-под кустистых бровей синими спокойными глазами. Рубаха и штаны его были из небеленого полотна, на плечи накинута душегрея из волчьей шкуры, на широкой груди висели обереги и амулеты, на поясе дубленой кожи — нож в плетеных ножнах. При виде хозяйки гость молодо и стремительно вскочил, отмахнул поясной поклон:

— Мир дому этому, здоровья его хозяюшке!

Веденея поставила на лавку у двери пустой горшок, который принесла с собой, ответила приветливо:

— И тебе, гостюшка! Здрав буди, Чистомысл! Давно не виделись. Рада, что заглянул.

— И я рад, Веденея, — отозвался Чистомысл, садясь. — Не сердишься, что вошел незван-непрошен?

— Этот дом тебе всегда рад. — Девушка прошла к сундуку в глубине избы. — Давно ждешь?

— Нет.

— Погоди еще — я поесть соберу. Не взыщи — в поле была, горячего не сготовила. Откушай, что есть.

Девушка поставила перед гостем мису для молока, подала початый каравай хлеба и, пока тот отрезал ломоть, принесла молока. Чистомысл, не отрываясь, смотрел, как молоко лилось тонкой струйкой и заполнило мису чуть более половины. Кувшин опорожнился.

— Куда же прочее девалось? — спросил он. — Корова у тебя хорошая, детей малых нет в доме…

— В поле носила. Все наши там.

— Пашут? — догадался Чистомысл.

— Уж заканчиваем, день-два — и сеять, — сказала Веденея. Беда с этим Чистомыслрм! Словно не знает, откуда хлеб берется! Ну, да что ему! Он волхв — ему всякий хлеб-соль вынесет, пахать-сеять не надобно, и так проживет.

Чистомысл тем временем отломил кусочек хлеба, макнул его в молоко и ловко бросил прямо в печь, шепотом помянув духов-шуров, чтоб хранили сей дом и живущих в нем. Только после этого он принялся за еду, а Веденея захлопотала, готовя настоящий обед: в честь гостя надо было расстараться.

Волхв ел не сводя с нее глаз.

— Ты кому ж молока носила? — спросил он. — Не жениху ли?

— Уж и скажешь, Чистомысл! Брат с заставы прискакал — помогает нашим. Хотела Прогневу послать, да той след простыл. С парнями небось…

— А ты что ж?

— А что мне? У меня свое дело есть… Да и кто меня возьмет такую? Все уважают, но считают, что я с нечистью лесной знаюсь.

— А ты не забываешь? — вдруг подался вперед Чистомысл.

Вместо ответа Веденея показала на несколько сухих прошлогодних листьев и один свежий, крошечный, этого года, прилепленный к затянутому бычьим пузырем оконцу. Чистомысл улыбнулся:

— Вижу, и тебя помнят… А раз так, то верь мне, старику, — верно ты делаешь! Давно они были?

— Пятый день уж миновал. Ты к ним приехал?

— Не только. Хотелось и на тебя посмотреть…

Веденея только пожала плечом, склоняясь над варевом в горшке.

Она знала Чистомысла с детства. Десять лет назад откуда-то доползла в Ласкову моровая язва. Первыми умерли два маленьких брата девушки, слегла и мать, потом заболели сестры. Придя в себя после трех дней беспамятства, девочка увидела склоненное над собой лицо чужого человека. Сначала она подумала, что это ее пращур пришел за нею, и испугалась, но потом поняла, что это живой человек. Чистомысл выхаживал всю деревню, наведываясь по временам в две соседние. Мать Веденеи и Прогневы он не спас, но отца выходил. В тот год Чистомысл прожил у них до осени и ушел в начале грудня. Большинство даже не узнало его имени. С тех пор он посещал их раз или два в год, появляясь неожиданно, и никогда не говорил, где бродит и где живет. Насколько помнила Веденея, за десять лет, что она его знала, он ничуть не изменился.

Во время встреч Веденея рассказывала ему новости. Четыре года назад, как раз когда пропал пастух, маньяк иногда пролетал над деревней, садясь пару раз у подножия холма, а весной девушка Млава нежданно-негаданно родила мальчишек-близнецов. Несколько дней она их кормила, а потом ее братья отнесли оборотней в лес подальше и положили в дупло старого дуба: вот тебе, леший, дети твои — что из леса вышло, то в лес и ушло. Случилось это перед самой Радуницей, а на Радуницу явился Чистомысл, но тогда Веденея ему ни словом не обмолвилась о том случае. В другой раз он приехал через год, вскоре после Русалий, и громко возмущался забывчивостью Веденеи и жестокостью деревенских, а потом исчез в лесу на целых девять дней. Девять дней девушка ухаживала за оставшимся без хозяина конем, а на десятый, перед рассветом, волхв стукнул в дверь.