Ольга Ильина - Особенные. Элька-3

— Без Диреева боюсь, очень скоро от твоей внучки останутся одни головешки. Или от нашей квартиры. Это уж как повезет.

— А тебя, как я посмотрю, вся эта ситуация забавляет? — уперла руки в бока бабуля.

— Ага, я прямо в восторге, — скривилась я. — Мало того, что техника летит, стоит только к ней на метр подойти, так еще волосы… бабуль, ты только глянь на мои волосы. Во что они превратились?

В мочалку, вот во что. Техника искрит, бьет меня током, волосы электризуются, и хожу я по дому, как дикобраз. Родители решили, что у меня новый бзик, и я панк. Ирокеза мне еще на башке не хватало.

— Твоя сила, милая, напрямую с эмоциями связана, а у тебя с ними полный раздрай, — ответила на мою пламенную речь бабуля.

— Так кто ж спорит, бабуль?

Я же в этом не виновата. Не каждый день спасаешь жизнь бывшему, а потом выясняешь, что он вроде как тебя любит, не каждый день узнаешь, что твой бывший репетитор и бывший парень, может дважды бывший. Вот такой каламбур. И не каждый день тебе темные маньяки цветы присылают. И что мне со всем этим делать? Как тут силушку-то контролировать?

И все же, кажется, бабуля поняла, что я хотела сказать. И обещала подумать над моей проблемой. Я тоже думала. До сих пор сижу и думаю.

— Да что же это такое-то!

У-у-у! Сгорел! Ноут мой сгорел. Мигнул, моргнул, током шибанул и сдох.

Чертовы силы! Я вас… я от вас… просто нет слов. И прическа! Мои волосы! У-у-у. Сейчас я буду реветь. Ну, что за жизнь-то такая?

После часовых отмоканий в ванне и душевных терзаний, решилась выползти на кухню. Родители ушли на работу, Женька второй день в школу ходит. Остались только я и три магических хранителя. Дядюшка Петр, Крыс и Изя. Это сестра так своего хранителя обозвала. Вычитала в какой-то фэнтезийной книжке. Ха, у нее тоже с настоящим именем проблемы. Значит, я не такая тупая, как хотел показать мой Румпельс… штиль… хрен. Тьфу! Румпельш. А-а-а! Крыс, короче.

— Элечка, ты будешь оладушки?

— Не откажусь.

Вот, хоть кто-то обо мне заботится. Подкармливает. Бережет, волосы приглаживает. Не то, что некоторые.

— У вас внеплановое собрание? — спросила я, заметив надутого Крыса и, не менее надутого, Изю. И чего они не поделили?

Крыс тут же и рассказал. Оказывается, ему имя свое не нравится.

— Почему у этого нормальное имя, а у меня какой-то Крыс. А я, между прочим, кот. Кот!

Кот, кот. А ведет себя, как крыс. Шкурка поменялась, а внутри, какой был, такой и остался.

— Ну, хочешь, я тебя Васькой звать буду? Или Барсиком, — предложила я в ответ на вопли. Обиделся.

А Изя тут же не замедлил ко мне поближе подобраться. Так Крыс заметил и чуть лапой его не прихлопнул.

— Эй, чего лапы тянешь к чужому добру?

О, как! Я теперь еще и крысиное добро. Жесть.

— Так если тебе не надо, я заберу. Мне Элечка очень нравится.

— Самому надо, — выдал Крыс и плюхнулся ко мне на колени.

— Ни фига себе ты ожирел, — крякнула я. — И это за четыре дня?

— Ну, так заняться мне нечем. Ты, м-р-р, меня больше не развлекаешь. Заскучал я.

— Шутить изволите, батенька? А кто мне всю плешь проел о моем последнем приключении?

— Я поменял свое мнение. Эль, ну, правда, когда мы уже на улицу выйдем? Скучно дома-то.

— А прожаренной тушкой тебе ходить не хочется, нет?

По-видимому, не хочется. Вот и мне тоже.

Нас отвлекла неожиданно хлопнувшая входная дверь. Женька пришла. Изя ломанулся к ней. Послышался визг, чертыхания и, кажется, что-то даже упало. Бедный Изя. Он от избытка радости к Женьке побежал, а она, как всегда, не оценила. Сложно им. Причем обоим. Она еще вздрагивает при виде его, но уже не так кривится. И то радость.

Через минуту сестрица появилась с букетом цветов в руках и сунула мне.

— Держи.

Я вздохнула. Очередной букет от бывшего. Интересно, от которого? Никогда не думала, что Егор, а тем более Диреев могут ухаживать, как все. Цветы, конфеты, это так банально и мило, а еще очень неудобно. Родители уже начинают что-то подозревать. И ладно, Диреев. С ним они как-нибудь смирятся, но Егор. Для всех он как кость в горле, а для папы так вообще, как красная тряпка для быка. Он вздрагивает при одном упоминании. И я не представляю, что будет, если родственники узнают, что я… он… мы с ним. Все сложно. Для меня вдвойне.

— Дядюшка Петр, — умоляюще похлопала ресницами. Он — мой спаситель. Уж и не знаю, куда он их девает, главное, что в доме даже запаха не остается. Лучше родителям пока о моих поклонниках не знать. Крепче спать будут, да и я меньше психовать.

Так, перестаем думать о бывших и переключаемся на Женьку.

— Сестрица, как твой третий день в школе прошел?

— Издеваешься? Там даже смотреть не на что. Скука смертная.

— Не понимаешь ты, сестрица, своего счастья. Смотри, войдешь в полную силу, будешь мечтать от нее избавиться.

На этот мой выпад у нее ответа не нашлось.

— Эль, а что там с письмом?

Ах, да. Еще одно письмо. От хранительницы, Ангелины, которая пригласила нас с Женькой в их знаменитый Алексин сад. Не представляю, чем он так знаменит, и где находится, но наши хранители, как узнали, что нас туда пригласили, очень воодушевились. Вот только у меня скоро учеба начинается. Боюсь, не до гуляний будет.

Кстати, об учебе.

— Жень. Дай позвонить.

— А что с домашним телефоном случилось? — удивилась сестрица. Я опустила глаза, а Крыс прыснул.

— Почил смертью храбрых. Ха-ха. Ой! Ай! Элька, твою мать! — выдал кот и сиганул с окна, на котором сейчас нешуточный костерок разгорался, который почему-то начал резко распространяться в сторону Крыса.

— Да что я? Оно само.

— Ай, Элька, убери его. Он меня спалит сейчас.

— Да как?

Дурдом. Мы вскочили, замахали, кто что нашел, попытались остановить стихийное пожарище. От расстройства я не знала, как все это прекратить, Дядюшка Петр хватался то за полотенце, то за сердце, Изя сразу смотался куда-то за холодильник, Крыс забрался почти под потолок, одна Женька, самая рассудительная из нас, метнулась к раковине, набрала кастрюлю воды, да и вылила на разгорающееся пожарище.

После радости от избавления от бешеного огня наступило осознание, что на кухне грязища жуткая, которую кому-то надо убирать. Причем, кажется, они уже нашли крайнюю.

— И вы даже не поможете?

— Сама заварила, сама и расхлебывай, — философски рассудила сестрица и ушла, забрав с собой чудом уцелевшие оладушки. А я осталась вздыхать от бессилия и наводить порядок.

Эта история стала последней каплей. Последним гвоздем в моем гробу самолюбия. Поэтому после уборки постучалась к Женьке, забрала мобильный и набрала номер того, кому совсем не хотелось звонить, но единственному, к кому я могла обратиться.