Орлова - Поймай меня, или Моя полиция меня бережёт

Очаровательная вещица: изящная светловолосая девочка, сделанная с большим тщанием и вкусом. Только вот к рукам и ногам куклы были привязаны веревочки…

– Опиши, пожалуйста, этого «очаровашку», – сдержанно попросила я, прервав восторги сестры. – А лучше поехали со мной, составишь фоторобот.

Хотя я сомневалась, что визитом нас почтил лично даритель.

Приколотая к цветку карточка гласила: «Прекрасной даме от Кукольника», а Кукольник вряд ли так глупо подставится. Скорее всего, посылку передал банальный курьер, но отработать следовало все варианты.

Роза добросовестно перечислила приметы, а потом с помощью нашего штатного художника соорудила портрет.

Судя по описанию, этого юношу я бы очаровательным не назвала – слишком миловиден и слащав. Прилизанные блондинистые волосы, тонкие черты лица, круглые щечки, тонкие пальцы, да еще и «трогательная» субтильность… Одет он был соответственно, во что-то с «фестончиками», как выразилась Роза.

Художник кивнул понимающе, а следователь Мердок, заглянув ему через плечо, прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Пупс в рюшах, а не мужчина!

Кстати, Мердок на «очаровашку» походил больше. Я украдкой залюбовалась статями доблестного следователя. Сволочь он, конечно, первосортная, но хорош! Плечи широкие, попа «с кулачок», как говорит бабуля, хоть это и явное преувеличение, густые темные кудри касаются воротничка…

– Стравински, – не оборачиваясь, окликнул он. – Может, поведаете нам, зачем вы столь пристально меня разглядываете?

Я чуть покраснела (и как только почуял?) и откликнулась почтительно:

– Учусь составлять словесные портреты, господин следователь!

Он оглянулся и поднял темную бровь.

– И каковы успехи, домовой?

Я выпрямилась и отчеканила, глядя мимо него:

– Мужчина, человек, возраст тридцать пять – тридцать семь лет, рост около метра восьмидесяти пяти, телосложение спортивное, глаза и волосы темные.

– Как, и это все? – Мердок с сожалением покачал головой. – Полагаю, вам следует больше тренироваться, домовой!

– Приложу все усилия! – пообещала я, преданно пожирая начальство глазами.

Точнее, прямым начальником он мне не был, но неприятностей мог доставить массу. Кстати!

– Разрешите обратиться? – продолжила я. Роза за его спиной округлила глаза, и я раздраженно дернула плечом.

О работе я стараюсь дома не распространяться. Не хватало только, чтобы Роза загремела в «обезьянник» на пятнадцать суток за мелкое вредительство! С нее сталось бы напакостить тому же Мердоку, а фантазия у Розочки неистощима…

Роза подняла голову и заговорщицки мне подмигнула. Я чуть не застонала вслух: только этого не хватало! От попыток устроить мою личную жизнь, периодически предпринимаемых то бабулей, то сестренкой, хотелось лезть на стенку и швыряться тяжелыми тупыми предметами. Но толку-то?

Мердок вежливо открыл дверь и пропустил меня вперед.

Для приватного разговора лучше всего подходила «черная» лестница. По местным легендам, через нее в отделение проводили незаконно задержанных, чтобы не светить их на записывающем кристалле и в журнале регистрации.

А еще сотрудники могли здесь травануться ударной дозой никотина, чем я и занялась.

– Стравински, – Мердок поморщился и распахнул окно, – не понимаю, зачем вы добровольно употребляете яд?

– Все, что приятно, – или незаконно, или аморально, или ведет к ожирению, – хмыкнув, парировала я и с удовольствием затянулась.

Неодобрение на холеном лице следователя того стоило. Логичные доводы (вроде бабулиного «курение вредно для цвета лица и зубов», хотя ей самой это не мешало иногда побаловаться сигарой) я понимала и даже принимала, а вот морализаторство терпеть не могла.

Зато Мердок прославился на весь райотдел правильностью и следованием каждой букве закона. Раньше мы разве что на оперативках пересекались, но пообщавшись с ним лицом к лицу, я убедилась, что слухи не врут.

– Вы именно это желали обсудить? – поинтересовался Мердок, отодвинувшись.

– Нет, – я сообразила, что не стоит его злить, и затушила сигарету. – Господин следователь, вы включите меня в свою группу?

– С какой стати? – он поднял темную бровь. – Вы домовой, Стравински, вот и занимайтесь своими улицами. Если не ошибаюсь, за вами закреплены Абрикосовая, Виноградная и Тенистая?

– Именно, – вздохнула я, досадуя. Работу свою я любила, но следователи относились к таким, как я, с изрядной долей пренебрежения. Еще бы, что значат мелкие бытовые правонарушения в сравнении с убийствами и разбоями? – Но Кукольник явно обратил на меня внимание. По-моему, стоит это использовать.

Мердок как-то странно на меня посмотрел.

– Стравински, скажите откровенно, какой резон вам в это вмешиваться?

– Ради профессионального роста! – отчеканила я, глядя прямо в его внимательные карие глаза. – И премии, конечно.

Хотели откровенности – получите!

– Стравински, – помолчав, проронил он, – я непременно отмечу в отчете ваше рвение и выпишу вам премию. Только не ввязывайтесь в эту историю, договорились?

– Почему? – я почти обиделась.

Он одернул белоснежные манжеты рубашки, поправил галстук и наконец сказал серьезно:

– Я не вправе рисковать вашей очаровательной головкой, Стравински! – и, прежде чем я успела переварить неожиданный комплимент, Мердок все испортил: – Едва ли ваша бабушка будет мне признательна за неоправданный риск.

– Да уж, – я поморщилась, но возразить было нечего. Бабуля страшна в гневе!

– Поэтому, домовой Стравински, – наставительно продолжил он, – извольте забыть о Кукольнике. Кстати, вы верите в кого-нибудь из богов?

– Да, – призналась я, сбитая с толку неожиданной переменой темы. – В Того, Кого Нельзя Называть. Для краткости – Неназываемого. А что?

– Почему нельзя? – почти по-человечески удивился Мердок. Похоже, об этом культе он слышал впервые. Хотя немудрено, ведь в нашей империи только зарегистрированных религий больше двухсот. – В этом случае произойдут какие-нибудь несчастья?

– Нет, – хмыкнула я. – Просто Кодекс об административных правонарушениях запрещает нецензурную брань в общественных местах.

– Весьма похвально, Стравински, – отозвался Мердок серьезно. – Столь уважительное отношение к закону я горячо одобряю.

И все-таки он зануда!

– Благодарю, господин следователь! – откликнулась я, из последних сил удерживая серьезную мину. – Польщена вашей высокой оценкой.

Кажется, это заразно. Высокий слог и не менее высокие принципы. Вот только что он делает с ними в полиции?!