Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

Унизительной казалась вся эта поездка, унизительным казался этот мир. Многие — и я среди них — предпочли бы умереть, но не видеть такого финала. Они дошли почти до самого сердца Светлого Леса, до Великого Древа. Владыка решил склонить голову, принять позорный мир, признать границы там, где дикие требовали изначально, и за эту гибкость его можно уважать. Можно, но у меня не получалось. Наверное, именно поэтому он — Владыка, а я просто вынужден до конца исполнить свой долг, следуя присяге. Как обычно.

Мелькнула злорадная мысль, что главное унижение — принародное, подлинное — ждет как раз самого Владыку, и это помогло смирить гнев. Потерплю. В конце концов, недостойно Перворожденному впадать в ярость из-за нескольких слов какой-то… убогой. Недостойно, но в моем случае очень трудно сдержаться. Хороший маг огня — плохой дипломат и политик.

— Спасибо, — процедил я.

— Не за что, — ухмыльнулась светлая. — Ладно, пойдем, что ли. Покажу, где вам предстоит обитать. Сколько там жертвенных баранов намечается? — уточнила она. — Ну то есть, кроме тебя и твоего начальника кто-то еще будет, или, как обычно, все решили самоустраниться?

— Семеро, как и было оговорено. Владыка и Круг Силы.

— Ишь ты, какой Валек молодец, пробил-таки! — проговорила она, восторженно присвистнув. Свист получился резким и пронзительным, к тому же прозвучал прямо над ухом, так что я поморщился. — Ладно, звать-то тебя как, убогий?

— Фель, — вскользь бросив на нее взгляд, коротко ответил я.

— Что, и все? — Нищенка удивленно вскинула брови. — А как же всякие «несравненный», «древний» и «первородный»?

— Если ты называешь Валлендора «Вальком», меня непременно постигнет та же участь. Так пусть хотя бы кличка будет благозвучной, — отозвался я, стараясь не глядеть в ее сторону и по возможности дышать неглубоко. Вблизи оказалось, что от женщины ко всему прочему сильно и крайне неприятно пахнет не то гнилой кровью, не то человеческим потом, не то лошадьми, не то вовсе — навозом и какими-то прелыми травами. А, может быть, всем понемногу.

— Какой догадливый, — со смешком похвалила она. — Что ж тебя, такого умного, вперед послати, не пожалели?

— А есть разница? — Я насмешливо вскинул брови.

— Мне любопытно.

Ответить на этот вопрос я не успел. Понятно, откровенничать с грязной нищенкой не собирался, но даже съязвить мне не дали. Чуткие уши уловили какие-то крики и возгласы, доносившиеся, кажется, с соседней улицы. Проводница замерла, настороженно вскинувшись и прислушиваясь, потом ускорила шаг, явно направляясь к ведущему в ту сторону переулку. Окликать и уточнять, что происходит, я посчитал ниже своего достоинства и просто последовал за ней: мертвые камни, из которых сложен этот город — совсем не лес, в котором любой эльф легко найдет дорогу. Впрочем, если бы это был лес, ничего бы не изменилось, я все равно не знал, куда лежит наш путь.

Город, построенный на человеческий манер, душил. Под ногами не чувствовалось земли — лишь камни мостовой. Вокруг почти не попадалось зелени — лишь невысокие каменные дома с покатыми черепичными крышами. Нет, деревья встречались, а дома не жались друг к другу вплотную, как это часто происходит в человеческих городах, но они своим количеством, скорее, подчеркивали чуждость этого места эльфийской природе. В высоком небе кружили вороны, их здесь развелось великое множество, в закоулках и под кустами ощущалось навязчивое присутствие крыс — и на этом неразумные обитатели заканчивались, что тоже не поднимало настроения.

Когда мы быстрым шагом дошли до угла, навстречу вылетело нечто мелкое и чумазое, больше всего похожее на чахлого голема или земляную элементаль. Оно увернулось от столкновения, намереваясь продолжить начатый путь, но проводница ловко перехватила беглеца поперек туловища. При ближайшем рассмотрении сгусток грязи оказался человеческим ребенком, воняющим, как… как люди. Но мою спутницу это не смутило.

— Вадик, что случилось? — уточнила она. Ребенок перестал сопеть и выдираться, вскинул на светлую взгляд — и зареванная грязная физиономия просияла щербатой улыбкой. Насколько я помню, зубы у людей меняются быстро, лет в семь. Они вообще взрослеют примерно в два раза быстрее, чем Перворожденные.

— Тилль! Как здорово, что это ты! Там Машка, она… в общем… змей… а крыша… мы нечаянно! — так и не сумев толком ничего объяснить, мальчишка разревелся.

— Пойдем, — решительно кивнула эльфийка, перехватывая детскую ладонь, и через плечо бросила взгляд на меня. Кажется, просто чтобы удостовериться в наличии. Ничего не сказав, двинулась туда, откуда прибежал человечек, и мне вновь пришлось идти следом.

Шум усиливался. Место происшествия удалось легко определить по небольшой встревоженной толпе, собравшейся вокруг, разношерстной и пестрой. Перворожденные, люди, лохматые полузвери, несколько коротышек, даже пара монументальных орочьих фигур, возвышающихся над улицей. Но мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица; наверное, начал привыкать к внешнему виду здешнего населения.

— Тилль! — Первым мою спутницу заметил высокий юноша, выделявшийся из толпы в лучшую сторону: он единственный напоминал Перворожденного не только чертами лица, но и общим достоинством, и одеждой.

Появлению нищенки он так обрадовался, будто меня сопровождала сама Тана, покровительница жизни и целителей, которую часто называли Матерью-Природой. Имя облегченным вздохом прокатилось по кучке разумных и отразилось в глазах надеждой.

Да что у них там случилось и чем им может помочь оборванка?

Впрочем, стоит признать, что нищенкой свою проводницу я называл уже машинально. Здесь вообще, даже среди Перворожденных, попадалось очень мало прилично одетых разумных существ, и на общем фоне Тилль не выделялась. Почти все присутствующие сверкали босыми пятками, а одежда была латаная-перелатаная. Нищета казалась всеобщей, подавляющей и оттого еще более омерзительной.

Присутствующие расступились, и нашим глазам предстала удручающая картина: на выщербленной брусчатке лежала человеческая девочка чуть старше Вадика. Наверное, та самая Машка. Над ней, что-то бормоча, стояли на коленях двое блохастых гризов, а рядом сидела, держа девочку за руку, совсем юная Перворожденная и шептала что-то утешительное, торопливо утирая собственные слезы рукавом. Еще двое детей — эльф и звереныш — в голос рыдали на широкой груди пожилой гномки, которая была ненамного выше их. Та сокрушенно качала головой и без разбора гладила лохматые макушки, белую и рыже-бурую.

— Пригляди, — бросила Тилль в сторону, передавая ребенка первому попавшемуся взрослому, которым оказалась молодая орчанка. Зеленокожая молча подхватила мальчика на руки. Впрочем, с ее ростом и габаритами она не только саму нищенку подняла бы без труда, но и меня — тоже.