Обет колдуньи - Гамильтон Лорел Кей
Она дотронулась до горки сухих палочек и кусочков коры. Первым её чародейством было призывание огня; это и теперь было легче всего. Пламя мелькнуло падающей звездой, вспыхнуло и затрещало вокруг растопки. Она положила в огонь два поленца побольше, и огонь принялся за более основательную работу.
Мир погрузился в молчание, и только ветер веял среди роз.
Келейос налила воды в пустой кувшинчик. Для этого огня у неё не было нужного сорта дерева, и она решила смошенничать. Она защитила руки заклинанием от огня; слова заклинания вспыхнули где-то позади её глаз, потом стали невидимыми. Теперь оставалось только твёрдо верить, что огонь тебя не обожжёт. И быть уверенной в собственном мастерстве.
Она зачерпнула огонь рукой. Пламя полыхнуло в воздухе, рассыпая в темноту искры. Келейос глядела на огонь, уходя мыслью в его красно-оранжевую глубину, изучая жар без страха. Она сосредоточилась. и пламя стало тонким языком. Следующая мысль – и оно уже горело маленькими язычками, танцующими меж углей. Оно вспыхивало и гасло, следуя за её мыслями.
Она чуть не потеряла настрой, увлечённая танцем пламени на защищённой поверхности её рук. Усилием воли она вернула мысли к работе. Отвлечься игрой света – плохой признак. Говорит о деградации сновидений. Ей являлись пророческие видения, не только сны, поэтому девушка подвергалась двойному риску.
Келейос быстро коснулась пламени, сворачивая его по своей воле. Сосредоточенность была полная. Она была готова к магическому перемещению предмета.
Это заклинание отличалось от вызова огня. Здесь нужно было не вызвать предмет из ничего, а коснуться предмета ничем и заставить его двигаться. Здесь не было ни силовых линий, ни свечения, по которым можно было бы судить о ходе работы. Предмет либо двигался, либо нет.
Кувшин с водой поднялся вверх и застыл над пламенем. Она ждала. Даже с магическим огнём нужно время.
Вода начинала закипать. Келейос свободной рукой потянулась к небольшой глиняной миске. Взяла оттуда понемножку анисового семени и пахучего корня валерианы и осторожно всыпала в булькающую воду. Келейос следила за временем по башенным курантам, отбивавшим каждые четверть часа.
Ещё подождать. У Келейос было с собой зелье, охраняющее от кошмаров, запас почти на неделю, но прошлой ночью она его израсходовала. Зелье, всего лишь дающее испуганному ребёнку возможность спокойно заснуть, у пророка-сновидца препятствовало пророчеству.
Келейос могла навлечь на себя болезнь сновидения и знала это. Слишком много пахучей валерианы могло сделать зелье ядовитым, и это Келейос тоже знала. У неё уже начиналась эта болезнь. Она легко отвлекалась в неподходящие моменты и ловила себя на том, что прислушивается к несуществующим голосам. Глупо. Страх иногда заставляет человека вести себя глупо.
Её ждал недобрый сон. Она боялась сна, боялась сновидения, боялась, что сновидения не будет. Пророческий дар был ей ненавистен. С самого первого случая пророчество никогда ей не помогало. Самый бесполезный вид волшебства.
Что бы ни ждало её, это было что-то ужасное. Никогда ещё ничего не обрушивалось с такой силой да её разум, даже когда она увидела во сне смерть матери. На этот раз будет хуже, и она не была уверена, что вынесет. Страх этот был детским, и она выругала себя за него, но не могла решиться увидеть сон.
Пробили башенные часы. Она поставила горшок остыть на гравийную дорожку. Пламя она смахнула в темноту, и оно исчезло в каскаде искр. Она сняла с рук заклинание от огня. Не трать чародейство зря – это правило вбивали в неё последние три года. Чародейство обладало немедленным и сильным действием, но легко выдыхалось и оставляло заклинателя опустошённым и лишённым волшебной силы.
Она подумала о холоде, о прохладном осеннем холоде, стучащемся в дверь в начале ноября. Не слишком сильном, чтобы не заморозить и не испортить зелье. Его нужно было только остудить.
Обвязав кувшинчик марлей, Келейос отцедила жидкость в чашу. Выкипевшую воду заменила небольшая добавка из фонтана.
Келейос держала чашу. В её руках была ещё одна бессонная ночь. Из-за башен замка всходила луна. Розовый сад погружался в серебро, серые тени и чернейшую черноту. Полуночными силуэтами смотрелись на фоне луны башни.
Самая высокая парила над ними тёмным совершенным силуэтом, подобная бархату в лунном свете: башня пророчества. Она, высокая и недобрая, смеялась над Келейос, бросая вызов. Келейос сжала в руках деревянную чашу, и та треснула, залив зельем её руки до локтей. Она приняла решение. Она пойдёт в башню сегодня ночью, без охраны, без всякой защиты, кроме своего мастерства. Все что угодно будет лучше этой трусости.
Келейос ополоснула от зелья золотые браслеты – от воды они не заржавеют. Они были волшебными и в чистке не нуждались. Ржавчина стекала с них, как вода, как сверкающие капли воды, которую роняли сейчас браслеты. Это была хорошая волшебная работа. Она прошептала про себя: «Я – мастер заклинаний и мастер сновидений, что бы ни говорил Совет». Сейчас эти слова показались ей пустыми.
Три года назад она уже была мастером. А потом она открыла, что она ещё и чародейка. В возрасте двадцати лет Келейос обрела совершенно новую волшебную силу. Это было неслыханно, невозможно, но это было правдой. И Совет Семи, правящий Астрантой, признал необходимым лишить её звания мастера, пока она не овладеет в совершенстве своими новыми способностями. Её снова послали в школу Зельна. Она снова стала подмастерьем и была им уже три долгих года.
Неужто так важно одно короткое слово? Чтобы быть мастером, надо ли, чтобы тебя так называли? Келейос встала на колени и погрузила руки в чашу фонтана. Она плеснула водой в лицо и вздрогнула от внезапного холода.
Маленькая лягушка испуганно нырнула с влажным всплеском.
Келейос моргнула, глядя на луну. Вода стекала по шее на нижнюю рубашку. Ей стало лучше, мысли прояснились. Сомнения сами по себе были ядом. Сомневаться в собственной магии – очень опасное дело.
Она вытерла воду с глаз, отряхнула с косы. Потом отёрла руки о штаны. Одно из преимуществ простой одежды. Она стала собирать компоненты своего заклинания.
Поднялась вторая луна, маленькая и туманная, жёлтая в свете белой луны-матери. В это время года только на рассвете встаёт третья луна – красная.
Три луны были тремя ликами Великой Матери, как говорили древние легенды. Всеобщей матерью была Сиа, целительница, носительница добра; второй была Ардат, хранительница равновесия, третьей – Айвел – воплощение разрушения, делающая ненависть вещественной. Астранта и её заморский сосед, Мелтаан, верили одинаково во все лики Матери. Они считали их проявлением закона равновесия. И если ты был последователем Айвел или одного из её тёмных чад, тебе в буквальном смысле могло бы с рук сойти убийство.
Келейос научилась понимать закон равновесия, но никогда не принимала его. Ей случалось несколько раз тайно взыскивать цену крови, ибо есть вещи, с которыми нельзя мириться, где бы ты ни жил.
За последние три года Келейос много времени провела в поиске. Она искала объяснений, почему богиня едина в трех лицах, но не единосущна. Подсказку давала только одна легенда: о том, как луна раскололась на три части. В ней говорилось, что богиня обезумела от головной боли. И когда боль прошла, оказалось, что она распалась на куски, и луна вместе с ней. Легенда намекала, что богиня может быть исцелена и снова собрана воедино, но не объясняла, к добру это будет или к худу.
Келейос видела луны в телескопе Зельна. Мёртвые скалы – и все, слепящий свет и тени. Ей трудно было поверить, что луны связаны с богиней. Она скорее верила, что Мать разбила луну в припадке гнева. Келейос рассмеялась:
– Я теряю время, разглядывая луны. Мой страх меня хочет обмануть.
Все, больше нельзя медлить. В решениисвобода. Теперь, когда она шла в башню за сновидением, страх стал меньше.
Она давно узнала, что любой страх уменьшается, когда посмотришь ему в глаза. Почти любой. Келейос отбросила эту мысль, на дав ей развернуться.
