Троянский кот - Далия Мейеровна Трускиновская
Берта, невзирая на годы, приехала верхом, ее сопровождали мужья двух ее дочерей и младший внук, это если не считать мелкой челяди.
Въехала она, разумеется, в главный двор, где и не сходила с коня, пока безмерно удивленный сьер Элиас, прекратив возню с мертвецки спящим Бонно, не велел подать себе парадную мантию и не спустился ей навстречу. Оба на старости лет стали чтить Устав так, как не делали этого смолоду, и сейчас Берта была вовсе не старой склочницей, а прибывшей в замок благородной дамой.
С другой стороны, сорок лет раздоров могли бы уж обоим и надоесть…
— Приветствую того, на кого пал высокий жребий! — сказала Берта, склоняясь в придворном поклоне перед братом.
То же повторили и зятья с внуком.
— Воля королевы — воля Судьбы! — ответствовал сьер Элиас, до крайности удивленный. Капеллан, стоя за его спиной, мучительно пытался прочесть по лицу Берты хотя бы намек на смысл высокого жребия. Но зловредная старуха как склонилась в реверансе, так и таращилась на обшарпанные носки братних сапог.
Тогда капеллан окинул взором уже сошедшую с коней челядь дамы Берты. Как почти всякий, кому приходится с юности видеть больше народу, чем это требуется для спокойствия и счастья, Антониус запоминал лица. И был немало поражен, увидев среди служанок старой дамы, прибывших на крупах солдатских лошадей, как им полагалось по Уставу, одно вовсе неожиданное личико.
Личико было полуприкрыто крыльями белого накрахмаленного чепца, подбородок захлестнут льняной вышитой лентой, однако капеллан знал, кого это принесла нелегкая.
Он не мог сейчас открыто помочь своему старинному другу, Хозяину, но меры безопасности принять всё же следовало. Он отступил чуть назад и нашарил руку Бернара, конюшего.
— Пошли-ка ты поскорее, сынок, за теткой Туанеттой, — не разжимая губ, потребовал капеллан.
— Неужто дама Берта рожать собралась? — так же, не разжимая губ, полюбопытствовал Бернар.
— Делай, что велю.
Поняв, что странный приказ отдан неспроста, Бернар тоже внимательно оглядел гостей — и присвистнул.
— Слушаю, милосердный отче…
А между тем брат и сестра вели странный и путаный разговор. Берта пыталась уразуметь — обогнала ли она Бонно с его спешной новостью, сьер Элиас же соглашался с тем, что жребий — велик, а род его — почтен Судьбой, однако всячески увиливал от подробностей, ожидая, что сестрица проболтается.
А виновник всей этой ерунды, Бонно, которого оставили в покое, спал себе на лавке, пребывая в безмерном блаженстве. И знать он не знал, ведать не ведал, какой переполох привез в благородный, но захудалый род! А ежели бы и знал — всё равно бы не проснулся…
* * *
Посланный Бернаром конюх Эвримон застал тетку Туанетту дома и ворвался к ней в довольно-таки неподходящую минутку. Дочка бургомистра, Роза, исхитрилась чуть ли не за полчаса до венчания прибежать к старой повитухе за той мазью, что делает из многоопытных женщин невинных девиц, пусть и всего на одну ночь. Тетка Туанетта как раз пользовала Розу этой мазью, добираясь пальцем до самых потайных местечек, когда Эвримон именем сьера Элиаса пригвоздил к стенке служанку, маленькую Фадетту, и влетел в комнату.
Нужно отдать тетке Туанетте должное — не только ловкость в пальчиках она имела, но и силу в плечиках. Немедленно в голову Эвримону полетело первое, что под руку подвернулось, а были это сперва медный пест, а потом и ступка для снадобий. К счастью, конюх для выхода в город нацепил блестящий шлем, чтобы походить по меньшей мере на стражника. Вопли Розы и звон от двух ударов слились воедино.
— Ты что, тетка Туанетта, совсем ума лишилась? — заорал Эвримон. — Меня к тебе славный добрый сьер Элиас шлет! А ты всякой дрянью швыряешься!
— А врываться без спроса тоже сьер Элиас приказал? — Тетка Туанетта одернула на Розе юбки, чтобы мерзавец-конюх не любовался, чем ему любоваться не пристало, да и собой ее загородила.
— Собирайся, тебя в замок зовут. Заплатят сколько надобно, лишь бы поскорее. Я для тебя двух ослиц привел, для тебя то есть и для твоих пожитков.
— Неужто Хозяйка рожать надумала? — Тетка Туанетта даже подбоченилась.
Хозяйка могла бы сейчас произвести дитя примерно с тем же успехом, что и дама Берта, — сестра и жена сьера Элиаса были ровесницами.
— Собирайся, говорю, без тебя там не обойтись.
По физиономии конюха тетка Туанетта поняла, что он и сам ничего не знает.
— Беги, дурочка, — велела она Розе. — Потом всё расскажешь.
Невеста без лишнего слова и убралась.
Тогда тетка Туанетта сняла с полки горшок и опрокинула над столом. В горшке было испытанное средство для подобных случаев — сорок один боб. Туанетта раскидала их на три кучки и принялась раскладывать рядами, бормоча себе под нос. Вдруг она смешала все бобы.
— Не поеду. Того гляди, отравят меня там.
— А ты разве сама не все отравы превзошла? — удивился Эвримон.
— Все, да не все…
— А ежели сьер Элиас приказал?
— Сьер Элиас мне не указ. Я ему не прачка и не фермер.
Эвримон и сам знал, что каким-то образом тетка Туанетта записана горожанкой. Возможно, ее так отблагодарили за чью-то девственность.
Он всё же попытался припугнуть повитуху, однако без толку.
Что любопытно — через четверть часика после того, как Эвримон вышел из домишки тетки Туанетты несолоно хлебавши и отправился назад в замок вместе с двумя ослами, тетка Туанетта в буром плаще с капюшоном поцеловала маленькую Фадетту, пообещала вскорости вернуться и сама зашагала в том же самом направлении…
* * *
Не доходя миль этак полутора до замка, тетка Туанетта свернула с дороги на лесную тропу. Лесок был невелик, однако ночью делался совершенно невменяем. Очевидно, он воображал себя весьма обширной и заколдованной чащобой, в коей может навеки затеряться конное войско. Тетка Туанетта знала, в чем тут загвоздка, и предусмотрительно вывесила поверх платья талисман — ящерку из розоватого камня. Теперь главное было — идти прямо и только прямо, потому что тропа к дому отшельника была, как лежащее на земле большое турнирное копье — шести-семи футов, без единого отклонения и очень узка.
Сам отшельник был из тех сварливых старых сычей, что не уживутся и с ангелами. То, что он действительно разумел, или по меньшей мере должен был разуметь в магии, в ход он пускал крайне редко, а вот опыты делал постоянно, и девять из десяти кончались ничем. Зато всякий
