Наследник древней силы (СИ) - "Amazerak"

«Жестянка» подбежал к машине, за которой мы укрылись и, встав на колено, принялся лупить по противнику короткими очередями из гранатомёта. Мы тоже высовывались и стреляли из штурмовых винтовок по окнам, дверям, проломам в стенах — в общем, куда придётся. А в ответ летели мины, противно шурша в воздухе. Одна взорвалась совсем рядом, заставив всех попадать мордами в асфальт. Кажется, никто из нашего взвода не пострадал.

— Так, парни, продолжаем наступление, — передал по рации лейтенант. — Иначе тут всех накроют. Первое отделение, второе, третье — вперёд, четвёртое прикрывает.

Я выглянул из-за бронемашины. Впереди всё так же виднелись домики, частично превращённые в руины. Их затягивала пелена пыли и дыма. Оттуда больше никто не стрелял. Кажется, там никого не было. И всё же окна таили опасность. Нам предстояло выйти открытую местность и пробежать метров двести-триста, не имея возможности укрыться.

— Всё, парни, пошли, пошли, — крикнул я. — Отделение, за мной!

Опять побежали, на этот раз нас прикрывал пулемётным огнём «жестянка». Заветная цель казалась уже совсем близко. Только бы добраться, а там… О том, что там, даже не думал.

Впереди зияли окна — пустые щербатые окна, желавшие нас убить. Безмолвные стены пугали. Но надо было бежать прямо на них и на тех, кто ждал нас там.

Дверной проём. Я прижался к стене возле него. Оглянулся. Взрыв. Я упал на землю. Уши заложило. Когда поднялся, увидел, как пулемётчик из моего отделения лежит неподвижно, а ещё один парень валяется метрах в пяти от дымящейся воронки и вопит, глядя на обрывок руки. Ноги у него тоже не оказалось.

— На землю! — крикнул я, но это было лишним: все и так уже шлёпнулись мордой в грязь. Идущее за нами отделение — тоже.

Я судорожно оглядывался по сторонам, пытаясь понять, откуда стреляют.

— Второе отделение, что случилось? — послышался голос лейтенанта в наушнике. — Почему не наступаем?

— Нас атаковали, — ответил я, не прекращая озираться. — Предположительно двое ранены. Нужно эвакуировать.

— Мина! — крикнул мне ефрейтор Серёга. — Это мина была.

— Мина, — сказал я. — Подходы заминированы.

Слева раздался ещё один взрыв.

— Вперёд, не останавливаемся! Поднажмём парни, — стал торопить нас лейтенант.

— Подходы заминированы, — повторил я. — Нужны сапёры.

— Твою мать, Тарасов, сказано, наступать! Выполняй, блядь, приказ, — злился лейтенант.

Я сплюнул. Вот же дерьмо. Однако ничего не поделать.

Пока санинструктор разбирался с раненым, я выпустил в дверной проём все три капсулы из подствольника, вставил новую кассету. Подбежал «жестяной человек» и, предварительно дав очередь, зашёл в здание, мы — следом.

Дом был пуст. Внутри мы нашли только изуродованные тела врагов, да и то немного. А вот в соседнем здании парней из, кажется, второго взвода, ждал сюрприз. Грохнул взрыв. Кто-то завопил, как резаный. Похоже, парни наткнулись на растяжку. Нам же повезло.

Стрельба стала стихать, казалось, самое страшное позади. Но наступление не закончилось. Лейтенант говорил, нам надо зачистить весь квартал и укрепиться здесь.

«Жестянка» вышел на улицу с противоположной стороны. Мы — следом. Оказались во дворах. Впереди — побитые дома, спрятавшиеся за изуродованными деревьями. Снова — пустые окна, таящие опасность. «Жестянка» дал очередь из гранатомёта. Ответа не последовало.

Мы побежали прямиком через клумбы к поваленному забору.

Я услышал хлопок. Заметил, как к нам стремительно приближается небольшой объект. В следующий момент — взрыв.

Чем-то невидимым дало по башке, заложило уши, я шлёпнулся на четвереньки, перед глазами поплыло. Кто-то заорал. Впереди затрещали пулемёты. Пули свистели повсюду. Я не видел, что творится сзади, но понял, что всё плохо.

— В меня попали, в меня попали! — истерично орал какой-то солдат. Другой звал санитара, лейтенант валялся в сухой траве неподалёку.

«Жестянка», не обращая внимания на пули, устроился на одном колене и снова дал очередь из гранатомёта по окнам. В следующий миг он грохнулся на землю, а бойца, который оказался рядом, разорвало так, что рука отлетела в одну сторону, а от головы вообще ничего не осталось. У противника имелся то ли пулемёт крупного калибра, то ли малокалиберная пушка, и мы были бессильны.

Впереди — воронка. Я поднялся и, согнувшись в три погибели, бросился к ней, чтобы укрыться от вездесущих пуль. Почти добрался. Вдруг — удар в грудь и пронзительная боль в плече. Дыхание перехватило, я шлёпнулся на землю и скатился вниз, в лужу на дне. Посмотрел на рукав куртки, обнаружил небольшое отверстие. Попали гады. Ещё две пули засели в пластинах бронежилета.

Отчаянно матерясь, подполз ефрейтор и тоже забрался в воронку — та была большой, и места на двоих тут хватало.

— Ранен? — спросил он.

— Ранен, — ответил я. — Писец. Отвоевался, кажется.

Серёга высунулся из воронки и принялся стрелять куда-то из автомата. Я хотел присоединиться к данному действу, попытался пошевелить рукой, но каждое движение сопровождалось адской болью. Лейтенант на связь, понятное дело, не выходил — он валялся неподалёку и больше не мог нас подгонять. С отделением вообще непонятно, но кажется, всех положили. Устроившись поудобнее, я стал ждать своей участи.

Опять тесная железная коробка куда-то везла меня. Я сидел между двумя бойцами. Спустя полчаса пребывания в аду нас всё же вытащили из-под пуль, и теперь я направлялся в лазарет вместе с другими ранеными. Рука превратилась в сплошной болевой ком, боль не давала ни на чём сосредоточиться. Усугубляли положение озноб и дикая головная боль. Да ещё и эта тряска… На каждой кочке я сжимал зубы, чтобы не закричать.

В воздухе стоял металлический запах, пол был заляпан грязью и кровью. Моё внимание приковал к себе кусочек мяса, который валялся под ногами. Я почему-то никак не мог оторвать от него взгляда. Даже стал задаваться вопросами: «Откуда отвалился кусок?» и «Выжил ли тот, кому он принадлежал?» Вроде бы кусок небольшой, но ведь просто так без видимых причин куски мяса от людей не отваливаются. Значит, не всё так просто.

По одну сторону от меня сидел боец с перебинтованной головой, на грязных бинтах расплылось бордовое пятно, по другую — солдат с перевязанной стопой. Первый находился в прострации, смотрел в пол, хотя кусок мяса его, кажется, не интересовал. Второй — весельчак, ещё при погрузке балагурил. Эти парни были не из моего отделения, видел их впервые. А вот, что случилось с моим отделением, сколько ребят выжило, я пока не знал. Знал только про Серёгу: он продержался до прихода подкрепления, отстреливаясь из воронки.

Я столько времени готовился к участию в этой дурацкой войне, а теперь всё позади. Я ехал домой. Осознал это лишь когда оказался в вонючей железной коробке, что везла нас прочь от линии фронта. Моя война закончилась. Дальше — госпиталь, а потом — дом, поскольку срок службы к тому времени уже завершится. Поверить не мог своему счастью. Неужели очнусь, наконец, от этого ужасного сна, коим стало для меня пребывание в Волыни, и вернусь к нормальной жизни? И зачем, спрашивается, приезжал?

Теперь главное, чтобы от боли не скопытиться и чтобы руку не отрезали, а то болит так, что кажется, и руки уже никакой нет. Время от времени я всё же отвлекался от куска мяса на полу и смотрел на руку, чтобы убедиться, что та всё ещё при мне.

— Домой поедем, — крикнул сквозь рёв мотора солдат с перебинтованной стопой. — Всё, на хер, отвоевались. Ещё и медаль, поди, дадут. Круто, да? Ты с какой роты? Сержант, да?

Я взглянул на него, но ответить ничего не смог: от боли в голове путались мысли. Внутренняя концентрация помогала блокировать боль, но лишь ненадолго. Иногда получалось, но потом она возвращалась с новой силой. А солдат с перебинтованной стопой сидел и ухмылялся.

Удар был внезапен. Машину тряхнуло, меня швырнуло в стену напротив, и я больно приложился головой о переборку. Почему-то всё оказалось в дыму. За спиной кто-то завопил.